Люди в летней ночи

На память Люйли приходят робкие, словно спрашивающие позволения, замеченные ею мелочи. Вяйнё переходил отсюда в избу, и там раздался приглушенный голос отца, но что он говорил, было не слышно. И ничего специально не вспоминая, она тут же отмечает, что толщину стен в этом винить нельзя. А потом вдруг переносится в детство, когда маленькой девочкой спала рядом с отцом, за его спиной, и вдыхала особый надежный запах его кожи. Потом из подсознания выплывает картина недавней грозы и бушевавшего грома; вот один за другим приближаются его раскаты, вот наконец касаются ее, и она не может двинуться с места, а только лежит, напрягшись всем телом. Многие часы прошли с тех пор, как она вошла в амбар, это время теперь скрыто высокой черной горой, которую она одолела, чтобы добраться сюда. Теперь она уже уверена, что громовой гнев больше не разразится, он миновал, он пережит. Временами девушка еще прерывисто вздыхает, лежа в постели, — мать уже ушла в избу, все страшное было позади.

Даже приятно прислушиваться к тихому рокотанию грома, когда твердо знаешь, что он не вернется. С крыши капают последние капли, а бледное утро уж начинает виднеться, ощущаться и слышаться. Солнце только готовится взойти. Оно несравненно более величественно, чем все события человеческой жизни, ибо каждое утро оно с одинаковой степенностью подымается надо всем, что есть жизнь. И так день за днем, поколение за поколением, и ни в ком оно не рождает ни пресыщения, ни желания, чтобы оно переменило свою повадку… С крыш капают капли, и весь простор раннего утра словно склоняется в почтительном поклоне и улыбается — перед прошлым ли ужасом, перед рождающейся ли надеждой новой жизни? Все события прошедшей ночи суть принадлежность жизни, бытия… Та гроза удаляется, но, удаляясь, она еще говорит что-то о своем нынешнем визите, который, по сути, является торжественным событием… Ибо насколько возможно пылко и скоро оно расставляет по местам бесчисленные, невидимые и непостижимые, мельчайшие подробности, сотворенные и собранные вместе предыдущими долгими знойными днями, приготовляя их к переходу в вечность. Исполняешься сознанием торжественности происходящего, когда думаешь о черной букашке размером с булавочную головку, сидевшей среди пестро-подробной земной поверхности на одном из цветков таволги, той самой букашке, которой завладела теперь дотянувшаяся с неба рука грозы. Сокрушительный, рокочущий водяной поток смыл беспомощное и безответное создание вниз, к подножию травяного леса. Торжественность свершающегося внятна и этому гибнущему крохотному существу, находящемуся в центре сумеречного маленького мирка, затопленного водными потоками. Миллионы подобных безмерных трагедий разыгрались в этих мирках во время грозы — теперь миновавшей.

Но человеческие жилища, большие дома и избушки, остаются на местах. С их крыш капают капли, и буйная фантазия готова вообразить, что это слезные отголоски потрясений, пережитых внутри стен, внутри самих людей. Теперь после пережитого легко заснуть, угадывая в воздухе дыхание спящих вблизи людей и чудесную надежность раз и навсегда установленной, укорененной, ничем и никем не колебимой преемственности.

Финал

Новые люди

Гроза показала свою примерную суровость и захватила площадь больше обычной. Она свирепствовала над грядой, растянувшись от Корке на ее восточном боку до Малкамяки, и утром обнаружили, что во многих местах растения побило и деревья выворотило. Молния, ударившая в Корке, оказалась куда сильнее, чем можно было подумать ночью.

Крыша амбара была раздроблена, торцовая стена в одном месте отошла, и позже от нее отвалились крупные куски. Удивлялись тому, что борозды, оставленные молнией, были ярко-белыми, словно дерево прихватило морозом, а не опалило огнем. Так что Люйли, спавшая в амбаре как раз в то время, когда ударила молния, на целый день стала предметом нежности и ласк всей семьи. Причем нежность эта не проявлялась в словах или поступках, она ощущалась в самой атмосфере дома. Люйли была на положении дорогой и хрупкой вещи — или девицы, к которой посватался знатный господин. Вот какие действия произвела гроза! Легко было догадаться, что впереди Люйли ждет что-то совсем особенное.

Странно, но на сей раз нежное внимание домочадцев не вызвало у Люйли неприязненных чувств. И все же к вечеру она утомилась и ощутила потребность скрыться с их глаз и побыть одной. Так что с ее стороны было только естественно подняться на холм, чтобы посмотреть оттуда, как выглядит все вокруг. На душе у нее сразу стало хорошо, как только она очутилась посреди освеженных просторов. Вероятность встретить здесь ее бывшего Элиаса в расчет ею не принималась.