В недалекие от нас времена мы видим глубоко аморальную «опиумную войну» англичан в Китае, видим юридическое и бытовое неравноправые индейцев и негров в США, видим судорожные потуги одряхлевшей Англии удержать хотя бы часть своего насильственного господства в Египте и африканских колониях. А по отношению к самим себе мы встречаем со стороны известной части общественности США явное стремление навязать нам, во что бы то ни стало, чуждые нам и враждебные нашей культуре формы государственности и общественности. Американский Комитет помощи врагам России достаточно ясно говорит об этом.
Вот это-то и есть
Наш русский национализм в его историческом прошлом и в его современности, представленной правым крылом Российской антикоммунистической эмиграции, диаметрально противоположен шовинизму.
Наша история дает этому примеры, начиная с самых давних времен. Летопись говорит нам о торках, печенегах и других исчезнувших теперь народах, представители которых были в дружине св. князя Владимира и его ближайших потомков. Житие свв. Бориса и Глеба показывает, что некоторые из них в дружинах этих князей занимали значительные должности. О том же рассказывают былины – хранилища народной памяти. Но не нужно отрицать того, что ход истории требовал от нас порою жесточайшего отпора врагам, и такой отпор давал, например, половцам, многогуманный не только по своему, но и по нашему времени, истинный христианин Владимир Мономах. Но этот отпор был только необходимостью. Проповеди уничтожения и порабощения иноплеменников мы не находим ни в духовной литературе того времени, ни в летописях, ни в былинах, ни в песнях, ни в «Слове о полку Игореве», глубоко националистической, но лишенной тени шовинизма поэме.
В дальнейшем ходе нашей истории мы встречаем совершенно необычайное явление: эмиграцию от сильнейших к слабейшим. В княжение Василия Темного и даже Ивана Калиты, т. е. в период порабощения Руси Ордою, мы встречаемся с фактами добровольного переселения в Москву татарских мурз и князьков. Это показывает, что условия жизни у нас, тогда порабощенных, были для них более заманчивы, чем жизнь среди своих, и, следовательно, мы встречали тогда этих иноплеменников буквально с распростертыми объятиями. Дворянская генеалогия свидетельствует нам, что приток иммигрантов в Московскую Русь был не случайностью, но непрерывным, постоянным процессом. Кого только нет среди предков наших старинных родов! Тот «вышел из Прусс – конно, людно и оружно», со своею дружиной и подвластными ему поселянами, порою обществом в несколько тысяч человек, тот из Литвы, тот из Орды, из черемис, из мещеры, из муромы, води… Не перечислишь всех этих племен,