Между тем, ведь именно эти повседневные, обыденные работники и творили одиннадцативековую историю Руси-России, вкладывая кирпич за кирпичем в грандиозное здание нации-государства, отдавая труд всей своей жизни национальной идее, о которой порой в отвлеченном ее понимании они сами ни в какой мере не помышляли. Разве думал, например, купец Иванов, о котором я рассказал в первом очерке, что он, развивая свою торгово-промышленную инициативу на далекой окраине, выполняет в какой-то мере задачи России в Азии? Урядник Баулин[26]
вряд ли также задумывался над государственным значением своей повседневной работы, для него она была всего лишь служебной обязанностью, которую он строго и добросовестно выполнял.Пусть историки продолжают свой долгий спор о значении личности в развитии общества. Вряд ли они придут когда-нибудь к определенному исчерпывающему выводу. Но не вдаваясь в отвлеченности, зададим себе самим такие вопросы: могла ли развернуться во всю ширину гениальность полководца Суворова, если бы у него не было его чудо-богатырей? Смог ли бы император Александр Второй провести чрезвычайно трудную во всех отношениях освободительную реформу 1861 г., если бы ее схема не была бы заранее подготовлена «гоголевскими» чиновниками в различных канцеляриях, присутствиях и департаментах еще в царствование Николая Первого. Да и по подписании им великого манифеста практическое осуществление возвещенного им свободного труда свободного крестьянина могло произойти только при помощи обширных кадров тех же чиновников, выдвинутых волею Монарха, мировых посредников и, наконец, сельских старост и старшин, организовывавших новые общественно-экономические формы новой русской деревни.
Все эти люди, а имя им – легион, были беспогонными «штабс-капитанами» национально-исторического строительства России. Они составляли именно тот ведущий ее слой, о значении которого много, глубоко и правдиво говорил Иван Лукьянович, в который он верил и который он видел даже и в современной России.
Однако, читатель вправе спросить меня: почему же я привел в качестве образцов этих «штабс-капитанов» исключительно людей прежней, дореволюционной России?
Я отвечу, прежде всего, также вопросом:
– Как, по мнению этого читателя, могли последние сорок лет, пусть даже трагических, страшных годин, изменить психическую структуру национального типа, выработанную одиннадцатью веками? Перенесем свой взгляд в более простую и легче поддающуюся анализу область – в биологию. Мы знаем, что можно выработать путем воздействия на длинную цепь поколений ту или иную по роду лошадей, собак, овец… Но совершенно невозможно перевоспитать тяжеловоза в скакуна или развить охотничьи инстинкты в комнатном мопсе. Вероятно, в силу тех же, еще далеко не понятых современной наукой законов, и большевикам, несмотря на все виды примененного им в максимальных размерах давления, не удалось ни в какой мере на протяжении одного-двух поколений перевоспитать инициативного, свободолюбивого русского человека в пригодный к выполнению их целей социалистический робот.
Взять примеры из современной подсоветской русской жизни я не мог уж по одному тому, что в стране осуществленного социализма ни один человек не в состоянии стать
Но перед нашими глазами на протяжении последнего десятилетия прошло и проходит множество массовых явлений, утверждающих то, что как только необходимость камуфлирования исчезает, под мерзкой оболочкой вынужденной лжи оказывается та же сердцевина, которой была крепка русская душа.
Свыше двух с половиной миллионов заявлений, поданных в армию ген. Власова, формирования ген. Краснова, ген. Хольмстона[27]
и других, это исторический факт, не подлежащий оспариванию, и он говорит, во всяком случае, не о «тарелке супа», которая по мнению Б. Двинова[28] и его «прогрессивных» единомышленников, являлась стимулом Русского Освободительного Движения. Платтлинг, Дахау, Римини…[29] Тут и «тарелки супа» не было, а лишь ручьи русской крови, пролитой во имя протеста против порабощения русской души. Текущие дни дают нам примеры быть может менее яркие, но того же порядка. Попытка Советов побудить к репатриации находящихся в австрийских лагерях полностью провалилась, не нашлось ни одного желающего репатриироваться, хотя в лагерях живется совсем не сладко.