Обратим свой взгляд в другую сторону – на страницы русской зарубежной печати. Мы увидим там много новых имен, много новых авторов, как в художественной литературе, так и в области публицистики, характерной чертой творчества которых, несмотря на их партийно-политические различия, является все же одно общее для всех национальное русское мироощущение. Следовательно, и здесь мы встречаемся с тем же фактом сохранения современными русскими людьми своей национальной сущности, несмотря на полученное ими советское воспитание.
И, наконец, последние события в СССР дают нам также веское подтверждение целостности той же сердцевины хотя и в негативной по внешности форме. Стоило Хрущеву и Микояну произнести свои разоблачительные речи, как вся коммунистическая партия в количестве восьми миллионов человек безропотно признала «ошибочность» всей генеральной линии партии при возглавлении ее Сталиным. Воздвигнутое им, казалось бы, незыблемое здание монолита партийно-политического мышления рассыпалось, как карточный домик. В числе защитников его оказалась лишь незначительная группа оголтелых тифлисских студентов. Следовательно, и здесь, даже в среде самой коммунистической партии, в ее центральное аппарате, мы встречаем то, что в подсоветской России называется «редиской»: сверху красная шкурка, которая легко отделяется от сердцевины. Эта красная шкурка, этот вынужденный камуфляж не имеет и не может пустить глубоких корней в русскую почву. Личность освобождается от него при первой представившейся возможности, потому что сама, из нутра стремится к этому освобождению. А если так, то и сам русский национальный тип, сами люди земли Русской по освобождении от принудительного камуфляжа несомненно вернутся к тем обликам, которые видели мы все в дореволюционной России.
«Первая роль»
В жизни большинства артистов и артисток неизбежно наступает тяжелый момент, требующий или их ухода со сцены, или переключения на иное амплуа, соответствующее их возрасту. Горе тем, кто не осознает о той неизбежности: они становятся или смешны или трагически жалки.
Этот закон действителен и в отношении политических деятелей. Муссолини в своем последнем подлинно трагическом интервью, опубликованном уже после его гибели, сказал: «Я конченый человек, актер, не сумевший вовремя уйти со сцены. Я пережил себя. Я уже мертв».
Но не все обладают даром самоанализа. Не обладают им и остатки партии социалистов-революционеров с их лидером – А. Ф. Керенским.
Эмбрион этой партии зародился в среде русской «прогрессивной» интеллигенции 60-х гг. прошлого века и сначала смутно, потом яснее определил основную линию своего развития: закрепить себя единственным выразителем мысли, воли, чаяний русского крестьянства. Играть роль. Эффектную и яркую роль, способную захватить сердца подлинно жертвенной и героической русской молодежи…
В те далекие годы социализм еще не окреп и был еще очень далек от своего логического колхозно-концлагерного завершения. Но и тогда он уже содержал в себе зародыши своей реакционной сущности. Один из этих зародышей и стал исходной точкой эсэровского движения. Это община. Возврат к отжившим уже тогда примитивным формам крестьянского хозяйства и землевладения.
Российское Самодержавие осуществляло в те годы один из величайших исторических актов – освобождение крестьян от крепостной зависимости, возведение раба на ступень полноценной личности и неразрывно с этим, формулировало его реальное экономическое хозяйственное бытие.
Общинное владение землей или единоличное? – вопрос, который остро стоял перед фактическими деятелями реформы, и они внимательно прислушивались к голосам «передовой» части русской общественности.
Предки эсэров, народники, всеми силами ратовали за общину, правильно усматривая в ней зачатки социализма, – колхоза, – обезлички крестьянина, и, именно в силу реакционности своего мышления, нашли негласного, но верного союзника в столь же реакционной части бюрократии, видевшей в общине гарантию эксплуатации крестьянина, круговую поруку при взимании налогов. Кажущиеся противоположности: предтечи грядущих революционных бомбометателей и потомки гоголевских держиморд сошлись в своей общей реакционной сущности. Община была утверждена, и земельная собственность, предназначенная Царем-Освободителем русскому крестьянину, ускользнула из его рук…
Годы шли. Крестьянин бился как рыба об лед, таская свою соху по чересполосным межам, надрывая глотку при разделе общественных покосов и, что греха таить, пропивая эти покосы, находя в этом пропое единственный способ безобидного раздела. Крестьянин постепенно нищал, но именно на фоне этого обнищания псевдогероическая роль его «защитников» выступала особенно эффектно. Они это учитывали, вопияли о «четверти лошади» истошным голосом Глеба Успенского, бряцали на лире «мести и печали» рукою Некрасова, вычерчивали схемы своей идеологии пером Лаврова и присных ему…