Людовик XIV и его век. Часть вторая

Главным пороком Людовика XIV была гордыня; следует сказать, однако, что этот порок, который был присущ ему от природы, развился в нем не столько благодаря предрасположенности к этому его характера, сколько под воздействием лести придворных. Как только Мазарини умер, Людовик XIV перешел в состояние полубога, а затем и бога. Его эмблемой было солнце, а девизом — слова «Nec pluribus impar» и «Vires acquirit eundo».[74] Но он не удовольствовался этой эмблемой и пожелал сам изображать солнце. Бенсераду был заказан балет, в котором королю говорили:

Уверен я, что не годится с вами тон,

Какой избрали Дафна резвая и дерзкий Фаэтон:Она жестокосердна, его тщеславию предела нет.Нельзя ведь, в самом деле, полагать,

Что женщина от вас захочет убежатьИль вздумает мужчина вести вас за собою вслед!

Очень скоро, по словам Сен-Симона, все при дворе увидели не столько склонность, сколько охоту короля к славе. Министры, генералы, любовницы и царедворцы наперебой начали его расхваливать и этим портили его. Вскоре от восхвалений они перешли к лести, и лесть сделалась необходимой составной частью жизни великого короля. Лишь благодаря лести можно было наверняка приблизиться к королю, и не стоило бояться перейти в ней меру: самая низкая, равно как и самая преувеличенная лесть встречала превосходный прием. Сам он, не имея никакого голоса и не зная музыки, без конца напевал восхвалявшие его прологи к операм. В итоге все вокруг него обратилось в ничтожество, и его фраза «Мне чуть было не пришлось ждать» исходит скорее от бога, чем от человека.

Именно эта гордыня, а скорее эта лесть побудила Людовика XIV сокрушить Фуке, ненавидеть Кольбера и радоваться смерти Лувуа. Ему нужны были лишь такие министры, как Шамийяр, Помпонн, Вуазен, то есть простые канцелярские служащие, и такие генералы, как Вильруа, Таллар или Марсен, которым он посылал из Версаля готовые планы сражений, имея возможность оспаривать у них славу в случае победы и оставляя их под тяжким бременем позора в случае поражения. Конде и Тюренн были не теми людьми, в каких нуждался Людовик XIV, и потому первый умер едва ли не в опале, а второй никогда не был в фаворе. В глазах брата герцог Орлеанский совершил страшную ошибку, разгромив принца Оранского и захватив Кассель; поэтому он не командовал армией с того дня, когда доказал, что достоин командовать ею.

Ум Людовика XIV по природе своей был нацелен на мелкие подробности; он мнил себя великим управителем, поскольку лично занимался вооружением, обмундированием и обучением своих солдат. Его величайшее счастье в этом отношении состояло в том, чтобы поучать самых опытных генералов, и те из них, кто со смирением сознавался, что он учит их тому, чего они не знают, могли быть уверены, что угодят его величеству.

Так же обстояло и с поэзией; Людовик XIV хвастался тем, что подсказал Мольеру главные сцены «Тартюфа», забывая, вне всякого сомнения, что в течение пяти лет не позволял эту пьесу ставить. Он полагал, что во многом содействовал Расину в его пьесах, давая ему советы, и никогда не любил Корнеля, в котором всегда жил старый фрондерский дух.

То же самое было с другими видами искусства: Людовик XIV давал сюжеты Лебрену, чертил планы Мансару и Ленотру, и часто можно было увидеть, как он с туазом в руках отдавал приказания каменщикам и землекопам, между тем как архитектор и садовник стояли, скрестив руки на груди.

Точно так же, как Людовик XIV поступал с людьми, унижая великих и возвышая ничтожных, он поступал и со своими замками и резиденциями. Лувр, эта горделивая колыбель королей Франции, был оставлен им; Сен-Жермен, где он родился и где умер его отец, должен был уступить свое место Версалю: дело в том, что Версаль, как о нем говорили, был фаворитом без всяких заслуг; дело в том, что король возвысил Версаль так, как он возвысил Шамийяра и Вильруа, по чистой случайности сделав одного министром, а другого генералом; дело в том, что он был некоторым образом признателен этой безводной, бесплодной и неблагодарной природной местности за то, что она позволила покорить себя посредством воли и денег. Сен-Жермен с его Старым замком, построенным Карлом V, и с его Новым замком, построенным Генрихом IV, Сен-Жермен с его преданиями двенадцати царствований не способен был вместить блеск царствования Людовика XIV: королю требовался построенный лично им дворец, который был бы пуст без него, дворец, где все воспоминания начались бы с него и закончились бы вместе с ним.