— Ты меня пилишь, как будто мы двадцать лет женаты! Я не подставлялся под трясовицу, я вел себя осторожно, я принял всерьез твое предупреждение. Это не было каким-то сорвиголова-поступком. Просто так получилось. Все.
— Ладно, — она стиснула его ладонь. — Хорошо. Видишь, я тебя держу за руку. Бессмысленный, но милый акт поддержки, все, как ты хотел.
Ветров приоткрыл один глаз и посмотрел на нее. На его лице было раздражение, скептицизм и любопытство:
— Ну и что это было?
— Мы с Тамарой Ивановной все подробно обсудили, — объяснила Люся, — и пришли к выводу, что смертельная опасность мне не грозит. А вот тебе, кажется, да. Поэтому меняемся. Теперь ты у нас охраняемый объект номер один. Теперь тебе надо быть осторожным и бдительным.
— С кем обсудили? — удивился он и открыл второй глаз.
— С нейроботом «Яви».
Это было зрелище — по мере того как Ветров осознавал услышанное, его лицо багровело, зрачки расширялись, а рот открывался все шире.
— Твою мать, Люся, — выдохнул он потрясенно, — мать твою!
— Ой-ой, — испугалась она, — может, позвать врача? Кажется, у тебя давление повысилось.
— Спокойно, Паша, спокойно, — он сделал несколько глубоких вдохов-выдохов, — ты находишься в медицинском учреждении. Здесь нельзя ни на кого орать и никого драть за уши.
— Так нигде нельзя, — вставила Люся занудно.
Он наградил ее таким взглядом, что ей немедленно захотелось убраться отсюда подобру-поздорову.
Но она мужественно осталась на месте.
— Еще раз: что ты сделала? — уточнил он слабым голосом умирающего лебедя.
— Загрузила в «Явь» все обстоятельства дела и запросила аналитику и выводы.
Тут он так забористо, многоэтажно и виртуозно выругался, что Люся пожалела, что не включила диктофон. Такое наверняка украсило бы словарь матерной лексики русского языка.
Силен.
— А что такого? — спросила она, внимательно дослушав до конца. — Маньяк и так в курсе всех подробностей, так что слива инфы бояться глупо. Интересно же было, что Тамара Ивановна решит.
— Ты понимаешь, что говоришь об экспериментальной программе, чьи выводы нельзя считать состоятельными?
— И тем не менее она куда логичнее нас всех. Будешь слушать дальше или тебе нельзя волноваться?
Он захохотал, запрокинув голову. Пальцы в ее ладони дернулись, как от легкой судороги.
— Черт, Люся, — простонал он, — разумеется, мне нельзя волноваться. Разумеется, я тебя выслушаю. Ты как злой рок, безжалостный и неумолимый. Как скучно я раньше жил! Как спокойно!
— Хватить себя жалеть, — оборвала она его причитания. — Так вот, Тамара Ивановна считает…
— Перестань называть бота по имени! Это слишком сюрреалистично звучит.
— Тамара Ивановна считает, — упрямо повторила Люся, — что Синичкой как кащем не могли двигать личные мотивы вроде обиды или злости. Кащи методичны, рациональны и не поддаются обычным человеческим эмоциям. Разумеется, они способны на убийство, как и каждый из нас при определенных обстоятельствах. В случае каща — это исследование, получение новых данных или доказательств. В своем письме Синичка оставила нам три подсказки. Первая — это Сара Коннор, Терминатор, уничтожение Скайнета. Второе — это спасение всего человечества. Третье — утверждение, что права она, а не Крылов. Тамара Ивановна пришла к выводу, что серия убийств — это крестовый поход против «Яви».
— Ого, — Ветров, посерьезнев, почесал небритый подбородок.
— Так что докручивайте Крылова. Он наверняка понимает куда больше, чем прикидывается. Весьма вероятно, что у Синички нет цели убить конкретно меня. Нижних архов не так много в области, я могла случайно попасть в ее выборку. Если она считает, что доказала Крылову свою правоту, — значит, ей незачем действовать дальше. Правда, остаются непонятными слежка, переписка с Ниной Петровной и явление человека в бинтах, прикидывающегося невидимкой. Но это уже детали. И второе: трясовица — это побочная линия, отдельная, связанная с Синичкой лишь косвенно. Кому-то ты встал поперек горла, Паш.
— Это всего лишь умозрительные заключения, не подтвержденные конкретными фактами.
— Конечно. Но очень занимательные, не так ли?
— И я как дурак валяюсь тут, когда столько всего происходит! — прорычал Ветров злобно. — Ну ничего, они меня выпустят условно-досрочно!
— Нет уж, лежи и лечись, — велела Люся, тут же вспомнив о «раздражительности» и «истеричности», которыми пугал доктор. Пока Ветров был вроде не очень истеричным, в допустимой погрешности, но кто его знает, вдруг в него успокоительные вливают литрами.
— Вот увидишь, ты глазом не успеешь моргнуть, как я вернусь домой, — пообещал он.
— Не угрожай мне, — попросила Люся.
Из автомобиля она позвонила Носову — сообщить, что будет в редакции только к обеду.
— Люсь, ты озверела? — рассердился он. — У нас не хватает одного журналиста и корректора. Платежки лежат не подписанные. Распределение гонораров ты не еще согласовала. Завтра корпоратив. Юристы вторую неделю обрывают мне телефон — им нужно с тобой обсудить текущие судебные разбирательства. Все тут с ума сходят. Ты работать вообще собираешься или закрываем шарагу к черту?