Желание очиститься от скверны побеждает — принимаю душ быстро. Мне становится значительно лучше. Но уже промакиваясь на удивление мягким и дивно пахнущим полотенцем, понимаю, что из сменной одежды только футболка!
Кошусь на груду своего барахла: колготки порваны, юбка и блуза — тоже, пиджак в грязи и кровавых пятнах.
Мда!
Робко перебираю пальцами ткань футболки.
Мнусь несколько минут, но делать нечего — одеваюсь в то, что есть.
Жмусь от прохлады, ступая из ванны босыми ступнями и нахожу Лютого на кухне. В спортивных штанах, чуть приспущенных на бёдра, до невозможности откровенно демонстрирующих всю красоту мужского накаченного тела с обнажённым торсом, словно я надела его единственную футболку, и теперь у нас одежда одна на двоих: ему низ, мне верх!
Хозяйничает на кухне, и когда я появляюсь, как раз завершает сервировку и садиться на дальний от входа стул — лицом ко мне.
Чуть залипаю, рассматривая Лютого, и краснею, когда он меня за этим ловит:
— Есть будешь? — не смущает пошлостями и шутками, кивает на скромно сервированный стол, где уже стоят чашки, какие-то бутерброды.
Взглядом обжигает быстро, но кажется успевает рассмотреть всё: никуда не пропавшие следы побоев на моём лице, следы пальцев нападавших на моих руках, ногах, короткость/длину его футболки, глубину горловины, прозрачность светлой ткани. — Я понял, что у тебя там какая-то диета, зелень нужна, фрукты, но это всё, что нашёл, — как бы винится. — Но не думаю, что если раз нарушишь график, случится что-то непоправимое, — жуёт слова. — Да и… тощая ты. Тебе бы наоборот набрать без скромности килограммов десять! — Чешет затылок, опять пробегаясь по мне задумчивым взглядом, будто прикидывая, не ошибся ли с расчётами.
Даже улыбку вызывает:
— Спасибо, Вы…
— Ты! — поправляет автоматом Лютый, хмуря брови.
— Ты… очень любезен. Этого более чем, — благодарно изучаю яства, чтобы не краснеть ещё больше от внимания мужчины. — Но я, наверное, лучше пойду, — обхватываю себя за плечи.
— Я вообще-то не гоню, и в душу не лезу, — Лютый с неудовольствием косится на телефон, брякнувший на столе, возле его руки. Берёт. И пока изучает входящее СМС, на кухне висит молчание. — Дело твоё — бежать, перекантоваться у меня, — продолжает, только завершает читать. — Я редко бываю дома и ненадолго. И сейчас мне уже пора по делам, — неспешно встаёт из-за стола. — Так что… — выглядит уверенным в себе мужчиной, внезапно попавшим в странную жизненную ситуацию. — В общем, если хочешь… — ступает ко мне.
— Это очень мило с твоей стороны, — торопливо, почти истерично киваю, едва не размазавшись по стене, потому что пытаюсь избежать близости с этим огромным мужчиной. А он, как нарочно, останавливается возле… так близко, что дышать страшно.
В голове отчаянно бьются испуганные мысли. Коленки дрожат. Таращусь во все глаза на Лютого — он мрачно на меня.
— Наверное я тоже пойду.
— Куда?
— Ну… и у тебя нельзя. Это ненормально, если тебя нет, а я тут…
— Нормально всё! Буду к вечеру. Куплю еды и шмоток, тебе всё равно не в чем идти, — подмечает резонно, намекая на его футболку на мне.
Я в раздрае — что делать, как быть. Нерешительно мнусь у стены в коридоре и смотрю, как Лютый быстро одевается.
Я ещё в смятении и уверена, что нужно уйти, но Лютый вновь настаивает:
— Не уходи, — его голос совсем становится шершавым и низким. Таким бархатным, что по моей коже от частоты его тембра бегут щекотливые мурашки.
— Если у тебя проблемы скажи. Чем смогу — помогу! — вот так просто, но взглядом пожирает.
— Спасибо, но я… — во рту сухо, облизываю губу, и этот жест привлекает Лютого. Он подступает ближе, да так, что вышибает из меня воздух.
Вроде не подпирает, но я едва в сознании от страха. Впервые не зажмуриваюсь — смотрю, точно под гипнозом, в его дивные травянистые глаза, и жадно наблюдаю, как они темнеют всё сильнее.
Вздрагиваю, когда касается моего лица. Осторожно кончиками пальцев, затем нежно ладонью ведёт по скуле до уха, заправляя прядь, выбившуюся из общей массы волос.
И этот жест кажется удивительно не подходящим для такого крупного и сурового человека, вызывающего неконтролируемый страх перед его мощью и опасностью.
Идиоткой стою, не дышу… не шевелюсь… в ужасе! В ожидании не пойми чего, но чего-то страшного и болезненного.
Но Лютый вновь касается… в этот раз большим пальцем скользит по нижней губе к уголку. Суживает глаза, всматриваясь в рану, которая немного затянулась, по-прежнему щиплет.
Я на грани обморока.
Сердце лихорадочно бьётся: сильно, громко, как очумелое, и я почти глохну. Почти слепну от волнения и страха.
— Нужно помазать, — охрипло роняет Лютый, и теперь его глаза уже почти черные… И всё такие же нереально красивые… в обрамлении веера бархатно смоляных ресниц.
Лютый вообще обладает незаурядной внешностью. Смуглая кожа, суровые черты лица, которые с натяжкой назовёшь правильными и стандартно красивыми, но потому он и приковывал взгляд: высокие скулы, четкий контур губ, крупный нос, густые брови — необычно и хищно!