Логово

Каким-то чудом сохраняя еще самообладание, музыкант послал Гарика на три буквы, чувствуя, как пульс подскочил, а зубы сжались до скрипа. Хотелось одного – стиснуть руки на продюсерском горле и услышать хруст костей. Гарик в ответ хрипло рассмеялся и сказал еще что-то язвительное про последний концерт певца: мол, твари внизу такую музыку за милую душу будут слушать и башками в такт трясти.

И тут Филиппа понесло. Прыжком он преодолел разделявшее их расстояние и ударил продюсера кулаком в висок. Удар у него был хорошо поставлен. Больше Гарик уже не поднялся, потому что, падая, он неудачно ударился головой об угол стола. Хотя вроде был жив: кровь вытекала из раны толчками – значит, сердце еще билось.

Но даже это не утолило гнева артиста. Подобрав с пола шнур от зарядника, Филипп затянул его на горле недавнего товарища и держал, отсчитывая пять минут. Именно так они с Гариком в свое время разобрались с тремя сотрудницами крупной фирмы по недвижимости: бухгалтер, юристка, менеджер по рекламе; тридцать пять, тридцать и двадцать семь лет; крашеная блондинка, шатенка и брюнетка с короткой стрижкой. Мужская половина этой фирмы попыталась прорваться вниз и бросила женщин, думая, что уровень радиации «снизился». Идиоты.

Филипп и Гарик, конечно, сделали вид, что рады остаться в таком приятном обществе. А потом дождались, когда женщины уснут, и по очереди их задушили. Ведь защитить тех было больше некому. И в шахту лифта – фьють! Чтобы не делиться ничем. Противоположный пол этих приятелей не слишком интересовал, а запас пищи и чистой воды был большим, но совсем не бесконечным…

***

От конференц-зала тащить Гарика до лифта было слишком далеко и тяжело, а весил чертов продюсер почти как те три дамы, вместе взятые. Стоя рядом с трупом, Филипп думал, как от него избавиться, и не придумал способа лучше, кроме как подтащить тело к разбитому панорамному окну и перевалить через край – вниз. Тяжелый мертвец со свистом исчез в пучине.

В конце полета он уже был похож на крохотную игрушку из «Киндер-сюрприза».

Скатертью дорожка…

Когда небо пересек росчерк молнии и закапал дождь, Филипп вспомнил наставление погибшего.

«Не пей воду. Не жри еду. Только из герметичной упаковки. А то козленочком станешь. Пожалеешь, что не помер. Прячься! Не давай себя кусать никаким тварям, даже насекомым. И людям тоже».

Всю следующую неделю лил сплошной ливень. Сквозь плотную пелену туч не проникал ни один луч солнца. Филипп, как мог, прятался от воды, даже от малых капель.

Но настал день, когда ни в одном из кафетериев и буфетов здания никакой другой воды не осталось. Ни жестяных банок, ни бутылок. Выпил он даже все алкогольные напитки, отчего половину времени пребывал в состоянии опьянения и бреда, а вторую, отходя, – в состоянии жесткой депрессии, когда только слабость не позволяла ему совершить один из доступных вариантов суицида.

«Что это за хрень? Инопланетный вирус? Военная разработка? Убивает ли его кипячение? Черт его знает. Никто не знает».

Оказалось, не убивает. Или надо было кипятить дольше минуты. А у него не было даже электрогенератора – только походная керосинка. Ему и голову не пришло, что…

Сначала распухли язык и горло, потом с кожей начала твориться какая-то дрянь. Глаза заволокло мутной пленкой, и все вокруг погрузилось в туман.

И тогда он перестал бороться. Выбрался на открытую смотровую площадку и встал под дождь, как под душ. Только вымокнув до нитки, он вернулся в офис, откинулся в кресле и начал ждать.

Сознание померкло внезапно, будто поднесли к лицу маску с наркозом.

А проснулся он уже таким. Или даже не сам проснулся, а что-то другое проснулось в его теле.

Нетронутые башни из бетона и стекла (даже стекла были почти все целы) казались частью сюрреалистической картины. С неба лилась вода. Но прятаться от нее ему больше было не нужно. Темные капли можно было пить даже из канав, ям и колодцев.

У этой новой Москвы было свое население. Как тени, скользили по мокрым тротуарам, покрытым палыми листьями, прохожие. Странные, друг на друга совсем не похожие.

Иногда они нападали друг на друга, или сразу несколько на одного.

Чаще сильный поедал слабого: разрывал с треском и пожирал с хрустом. Или несколько слабых сжирали сильного. Бывало, они нападали на обычных людей, которые ночами выбирались из своих подземных нор. Обычных людей от изменившихся можно было отличить по наличию защитной одежды. А еще, вероятно, по вкусу.

Хотя один раз ему встретилась тварь с серой кожей и клыками, но в костюме химзащиты, пусть и без противогаза. Она, видимо, надела защитную одежду, еще пока была человеком, а потом просто не сумела снять своими изменившимися руками.

У него чесалась кожа. Сгорбленный, как обезьяна, обитатель большой квартиры в центре столицы – чужой квартиры, реальный владелец которой давно превратился в скелет в своем дорогом автомобиле, – прошелся по комнатам.

В туалетном бачке – давно развороченном – оказалась вода, как-то проникавшая туда по трубам. Он наклонил голову, просунул вытянутую морду и стал лакать мутную воду, отфыркиваясь.