Ломоносов и русская диалектология

Другая черновая заметка указывает на то, что Ломоносов обращал внимание между прочим и на фонетические особенности диалектов и делал какие-то наблюдения в этой области: „Что не во всяком языке то же произношение — о коренных жителях в Коле“[9]. Ломоносов имеет здесь в виду уже некоторый конкретный говор (из числа говоров нашего Крайнего Севера, над которым он, повидимому, сделал какие-то наблюдения, к сожалению, до нас не дошедшие).

По собственному его свидетельству, высказанному им в его мнении о сочинении Шлецера, Ломоносов хорошо знал русские диалекты. „Г‑н Шлецер, — говорит он, — должен думать о древнем Славенском языке и о себе инако, нежели о природных Российских ученых, а помыслил бы о себе, что ему ни который из Славенских языков не природный, не упоминая о том, что он упражнялся в оном, и он новичок еще в Российском, а напротив того представил бы себе некоего из наших природных, который с малолетства спознал общий Российский и Славенский языки, а достигши совершенного возраста с прилежанием прочел почти все древним Славено-Моравским языком сочиненные и в церкви употребительныя книги. Сверх сего довольно знает все провинциальные диалекты здешней Империи, также слова употребляемыя при дворе, между духовенством и между простым народом, разумея притом Польский и другие с Российским сродные языки“[10].

Но все это пока беглые заметки, предположения, планы намеченных работ. А что непосредственно сделал Ломоносов в области изучения русских говоров?

Ломоносов первый обратил внимание на большую взаимную близость русских диалектов (значительно бо́льшую, например, чем диалектов немецкого, французского или итальянского языков), на что обращали внимание и исследователи позднейшего времени. Говоря о смешении чуди со славянами в своем уже упоминавшемся сочинении „О России прежде Рурика“, он указывает на преобладание славян в образовании русского народа, обосновывая преобладание между прочим и языковой однородностью русского языка: „В составлении Российского народа преимущество Славян весьма явствует. Ибо язык наш от славенского происшедший не много от него отменился, и по толь великому пространству малые различия имеет в наречиях“[11]. Об этой однородности русского языка, противостоящей глубоким различиям между диалектами немецкого языка, говорит Ломоносов и в рассуждении „О пользе книг церковных в Российском языке“: „Народ Российский по великому пространству обитающий не взирая на дальнее разстояние, говорит повсюду вразумительным друг другу языком в городах и в селах. Напротив того в некоторых других государствах, например, в Германии, Баварский крестьянин мало разумеет Мекленбургского, или Бранденбургский Швабского, хотя все того ж немецкого народа“[12]

. Во время своего пребывания в Германии Ломоносов не мог не обратить внимания на факт глубокого разобщения между различными диалектами для немецкого языка.

Ломоносов первый указал на диалектное подразделение восточнославянских языков, правда, давно уже устаревшее и совершенно неприемлемое теперь, но тем не менее замечательное для своего времени. В упоминавшейся уже выше рукописи №112 содержится его заметка „О диалектах“, в которой говорится:

„Российский язык можно разделить на три диалекта: 1) Московский. 2) Поморский. 3) Малороссийский.

Первый главный и при дворе и в дворянстве употребительный, а особливо в городах близ Москвы лежащих.

Другой несколько склонен ближе к старому Славенскому и великую часть России занял.

Третий больше всех отличен и смешен с Польским“[13]

.

Эти же три основные диалекта (но употребляя для двух из них другие термины) он указывает и в „Грамматике“. Говоря о правописании, он считает необходимым, „чтобы не отходило далече от главных Российских диалектов, которые суть три: Московский, Северный, Украинский“[14].

Термин „поморский“ Ломоносов употребляет не в современном значении, а как синоним северного наречия вообще (в „Грамматике“ он, как видно из приведенной выше цитаты, так и пишет „северный“), называя этим термином всю совокупность северновеликорусских говоров. Сколько-нибудь достаточными сведениями о подразделении внутри северновеликорусского наречия Ломоносов вряд ли по тому времени мог обладать. Под названием „московского“ он, повидимому, объединяет вообще как южновеликорусские, так и переходные акающие говоры, если только он имел возможность ознакомиться с говорами к югу от Москвы. О белорусском языке Ломоносов, повидимому, не имел представления, частично отождествляя его с акающим московским диалектом, частично, возможно, с украинским. Ломоносов не сумел правильно определить украинский как особый язык. Это, впрочем, понятно для того времени, так как первые попытки литературного оформления украинского языка („Энеида“ Котляревского и др.) относятся к концу XVIII в.