Ломоносов и русская диалектология

Как указывает приведенная мною выше выдержка из „Примечаний на предложение о множественном окончании прилагательных имен“, Ломоносов обращал внимание не только на фонетические, но и на морфологические различия, наблюдаемые по диалектам. Впрочем, эта сторона дела детальному рассмотрению не подвергается.

Установление основных диалектов и их различий имеет для Ломоносова не чисто теоретический интерес. Как уже было сказано, его теория неразрывно связана с практикой. Для формирующегося на новых основах литературного языка необходимо было определить, какое из живых наречий должно лечь в основу этого языка; для этого надо было знать, какие наречия вообще существуют. И Ломоносов в этом отношении правильно определил тенденции, наметившиеся в самом языке. Северянин по происхождению, считавший северный диалект более архаическим и более близким к старославянскому, он тем не менее определил московский диалект как основу литературного языка, отметив употребление его в качестве разговорного языка и у представителей господствующего класса того времени — дворянства и у представителей вообще городского населения, особенно в центральной полосе России. Отмеченные им диалектные различия Ломоносов также использует для обоснования тех или иных орфографических правил. Существенно отметить при этом, что принцип, которому он следует, является живым и для нашего времени. Он не пошел по пути усиления фонетического принципа, считая, что литературный язык, обслуживающий различные наречия, не должен вступать в противоречие с их произношением. Поэтому написания слов не могут соответствовать фонетическим нормам одного только московского говора, образующего основу литературного языка. А это положение является одним из оснований и нашей современной орфографии, одним из мотивов, выдвигаемых против целесообразности господства фонетического принципа в орфографии.

В черновых набросках Ломоносова мы находим богатый материал по живой русской лексике и фразеологии. Он записывает слова, выражения, пословицы и поговорки, подбирает синонимы. При этом он широко использует диалектный материал, в первую очередь свой родной поморский говор. И эти материалы также представляют большой интерес. Приведу такие записи:

„Буря, непогода, погода, пыль“[19]. Эти слова Ломоносов выписывает рядом потому, что они в какой-то мере являются синонимами.

Погода во многих говорах употребляется в значении „дурная погода“, и именно „буря“. Такое значение имеет это слово и в родном Ломоносову поморском говоре[20]. Несколько странным в этом ряду кажется на первый взгляд слово пыль. Но в родном говоре Ломоносова это слово употребляется в значении „пена на море во время волны“[21].

„Морская отнога, залив, губа, рукав, курья“[22]

. Здесь речь идет уже не о синонимах в собственном смысле слова, но о словах, относящихся к одной и той же семантической сфере (речь идет о различных водных пространствах, но имеющих не самостоятельное значение, как „море“, „река“, „озеро“, а составляющих часть чего-то). Слово залив и рукав являются теперь общелитературными. Слово губа — специально поморское; оно употребляется приблизительно в том же значении, как в норвежском языке „фиорд“. Губа — это узкий залив при впадении реки в море. Сейчас это слово употребляется и в литературном языке, но специально для обозначения подобных заливов на нашем крайнем севере (Мезенская губа при впадении Мезени в Белое море и т. п.). Курья — употребляется в значении „небольшая речка, приток, часть реки, превращенная в озеро“, и это слово также свойственно поморским говорам

[23]. Слова отнога у Подвысоцкого нет, но Даль[24] приводит его со значением „подводный выступ пловучей льдины“ с пометкой „арх.“ и с значением „ветвь или боковая приставка“ без указания местности. В каком значении употребляет это слово Ломоносов, не вполне ясно. Нет ли у него и еще какого-нибудь значения, свойственного поморским говорам и более близкого к значению рассмотренных выше слов?

„Шиликун, обаянство, кикимора“[25]. Здесь, повидимому, выписаны слова, относящиеся к народным верованиям и обрядам. Слово кикимора

обозначает мифическое существо, известное в разных местах. Обаянство — с другим суффиксом (обаꙗние) употребляется в древнерусском языке в значении „чародейство“[26]. Шиликун же отмечено в поморских говорах. Подвысоцкий приводит его в форме „шиликун, шуликон, шиликон“ с значением „ряженый на святках“[27]. Поскольку переодевание на святках имело в старину особое обрядовое значение, ясно, что это слово должно относиться к той же семантической сфере, что и „обаянство“ и „кикимора“.