Лонг-Айленд [litres]

– Тебе. На твою поездку.

– Сколько здесь?

– Две тысячи.

– Зачем мне столько?

– Однажды мой дед вернулся в Италию. Он отправился умолять жену поехать с ним в Америку, попробовать еще раз. И он едва сумел наскрести денег на поездку. В деревне его семья и семья жены устроили в его честь большой праздник. А на следующий день показали поля, которые выбрали для новых домов. Оставалось только начать строительство. Они решили, что он привез домой деньги. Его речи звучали для них как звон монет. Обнаружив, что взять с него нечего, они утратили к нему интерес.

– Зачем ты рассказываешь об этом мне?

– Я решил, что в путешествии тебе могут понадобиться деньги. Поехать куда-нибудь с Розеллой и Ларри, арендовать автомобиль, купить подарок матери. Ты всегда была добра ко мне. Это меньшее, что я могу для тебя сделать. И это не взаймы. Ты мне ничего не должна.

– Но ты уже проявил щедрость, оплатив обучение Розеллы.

– У тебя сейчас трудное время. Я просто хочу помочь.

* * *

Эйлиш видела, мать мучительно размышляет, что теперь делать. Может быть, следует придумать новые аргументы? Хотя мать передвигалась медленно и порой испытывала боль, особенно когда понималась по лестнице или вставала, в ее речах появилась невиданная сила и решительность. Раньше она была мягче и проще. Мать вернулась туда, где стояли курьеры. Холодильник, плита и стиральная машина перегораживали коридор. Мартин беседовал с соседом. Услышав его хриплый смех, Эйлиш пожалела, что брат все еще зачем-то торчит на улице.

– За все заплачено? – спросила мать у курьера.

– Заплачено, включая доставку.

– Я пока не уверена, куда это поставить и что с этим делать, поэтому просто оставьте в прихожей и дайте мне подумать. И может быть, скажете сантехнику, чтобы не приходил?

– Он уже в пути, мэм.

– Что ж, скажу ему сама.

Когда они ушли, Эйлиш с матерью и Мартином остались сидеть на кухне.

– А кто будет оплачивать счета за электричество? – спросила мать. – Эти приборы питаются электричеством. Они будут его есть! Холодильник будет крутить счетчик день и ночь. Ты вернешься загорать в свою Америку, я мне придется оплачивать счета!

В то время как мать приобрела несвойственную ей напористость, Мартин, напротив, стал нервным, дерганым, неспособным усидеть на месте. У него был старый «моррис-майнор», который часто не желал заводиться. Вернувшись домой из Англии, Мартин на компенсацию, которую ему выплатили за падение на работе, купил домик в Куше в десяти милях от города. Домик требовал ремонта. Каждый день он перемещался между ним и домом своей матери. В обед прогуливался по городу или сидел в пабе. Вечером, если был трезв, мог встать посреди фразы и объявить, что уезжает, а холостые хлопки в системе зажигания, рев двигателя, который просыпался не сразу, и звуки удаляющегося автомобиля придавали еще большую драматичность его внезапным отъездам.

Застав брата одного, Эйлиш спросила, не кажется ли ему, что их мать изменилась.

– Она такая только с тобой, – ответил брат.

– Почему?

– Кто ж ее знает.

Со временем Эйлиш поняла, почему мать не страдает от отсутствия в доме холодильника. Каждый день она отправлялась за продуктами: к Хейсу на Корт-стрит и мисс О’Коннор напротив либо подальше, в мясные лавки Мартина Дойла или Билли Кервика на Рыночной площади. Мать настаивала, чтобы Эйлиш ходила с ней, и теперь им обоим приходилось протискиваться мимо громоздких приборов в коридоре. Эйлиш пыталась убедить ее пользоваться хотя бы стиральной машиной, которую уже установили, но мать заявила, что ей требуется время подумать. Перед каждым выходом из дома мать наряжалась, надевала лучшие туфли и шляпку, которую, стоя перед зеркалом, скрепляла старомодной шляпной булавкой. Она также требовала от дочери, чтобы та выглядела нарядно. Когда на улицах и в магазинах люди хвалили красоту Эйлиш или говорили, как рады ее видеть, мать старалась как можно дольше поддерживать разговор.

– Скоро мы перезнакомимся со всем городом, – говорила Эйлиш. – И они разглядывают меня так, словно я прилетела с Луны.

– Приятно, что они так с тобой любезны.

Когда она сообщила матери, что Нэнси позвала ее на свадьбу Мириам, мать совершенно не впечатлилась.

– Бог знает, кого еще она пригласила.

– О чем ты?

– Рядом с ее закусочной вечно ошиваются какие-то оборванцы. Напиваются в пабах, где им еще наливают, являются к Нэнси за рыбой с картошкой, а потом вокруг лужи рвоты или чего похуже, если бывает что похуже.

– Разве это вина Нэнси?

– Она никому не отказывает. Любит деньги. Кстати, я хотела тебе кое-что показать.

Мать вышла из комнаты. Эйлиш слышала, как она медленно поднимается по ступенькам. Завтра, решила она, надо будет подумать, чем еще ее порадовать. Мать вернулась с банковской книжкой, открыла и показала Эйлиш. Сумма на депозитном счете была куда больше того, что миссис Лейси могла накопить со своей скудной пенсии.

– Меня не нужно спасать от бедности, – сказала мать.

– Но откуда взялись эти деньги? – спросила Эйлиш.

– Они мои. И принадлежат только мне.

– Но как ты… – Эйлиш не сумела закончить фразу.