– Все-таки вы знали, что я живу на свете?
– Не пойму – ты меня в чем-то обвиняешь? В тридцать девятом я был еще в ссылке, меня загребли с концами. Сунули десятку по пятьдесят восьмой. Лесоповал в Вятлаге, потом медный рудник в Казахстане…
– А побег из Джезказгана?
Старик усмехается:
– И откуда ты все знаешь? Из тебя бы следователь вышел – мечта чекиста… Ну, год четыре месяца можно вычесть. В конце сорок второго мы ушли на волю. А в сорок четвертом на Алтае не повезло, опер в отпуск приехал, в бане за одну шайку схватились… Новая десятка и – Колыма… Хватит об этом. Надоело… Ты на фортепиано не играешь?
– Музыкальную школу закончил.
– Сыграй мне…
Пьер поднимается на сцену, откидывает крышку пианино, берет несколько аккордов. Татищев пересаживается в кресло последнего ряда. Пьер смотрит на него, лицо его становится серьезным. И начинает играть.
В дверь просовывается голова Анны Федоровны. Некоторое время она стоит, прислушиваясь и глядя на сцену. Потом тихонько прикрывает дверь за собой.
Звучит начало “Лунной сонаты”.
Стемнело, метет мартовская поземка. На пустынной улице у проходной хлебозавода они прощаются.
– Из-за меня вы не поспали днем…
– Я привычный. Часок прихватить обычно удается.
– А нельзя мне с вами туда?
– Не дай бог, ты украдешь секрет сушки сухарей. Это же государственная тайна. Иди спать.
– Когда вы освободитесь?
– В семь.
– Я приду к семи.
– Приходи… Ну! Дай я тебя обниму…
Они обнимаются.
– Будь здоров, француз!
– Спокойной ночи, Граф!
Старик ныряет в проходную. Пьер приникает к решетке ворот и видит, как с мешком за плечами он ковыляет по двору сквозь метель, оборачивается у входа в цех и, помахав Пьеру, скрывается за дверью. Как зачарованный, Пьер смотрит на поземку, заметающую двор. Опускает голову и быстрым шагом идет прочь.
Странный навязчивый звук будит Пьера в гостинице. Открыв глаза, он обнаружил, что рядом с его койкой ходит курица-пеструшка, что-то клюет с полу и кудахчет. Большой пузатый мужик в длинных трусах подхватил курочку и смущенно улыбнулся Пьеру:
– Извиняй, друг… Не углядел.
Пьер садится на кровати, пытаясь стряхнуть сон. Мужик засовывает курицу в корзинку, в которой сидит другая курица. Он пьет чай за столом и, все так же улыбаясь, объясняет:
– У тещи именины, гостинец приволок…
Кроме них двоих, в номере никого нет, стоят разворошенные койки. Взгляд Пьера падает на часы – без двадцати девять. Он вскакивает и принимается лихорадочно одеваться.
То бегом, то быстрым шагом Пьер, взмыленный, спешит к бараку.
На кухне высокими голосами разговаривают бабы. Пьер проносится мимо и толкает дверь каморки. Она заперта. Он стучится раз, другой – никто не открывает. В коридор выглядывает баба:
– Нету их… Кого надо?
– Татищева.
– Вроде не было… Михална, деда не видала?
– Аполлоныча? Его со вчера нету, не приходил.
– А сосед?
– Толян на работе. Он на четвертой автобазе… Вам кто нужен?..
У ворот хлебозавода Пьер заходит в проходную.
– Ну, вызвали скорую, увезли… – пожилой охранник рассказывает Пьеру. – Все как положено…
– Куда увезли?
– Кто его знает… Я только заступил, сменщик был. Должно, в горбольницу. Куда скорая возит…
– Когда это случилось? В котором часу?
– То ли в три, то ли в пять, кто его знает… Его в котельной нашли. Видать, худо ему стало, он и упал…
За столом в ординаторской больницы женщина-врач со стетоскопом на шее заканчивает писать и поднимает хмурый взгляд на стоящего перед ней Пьера:
– Вы ему кто?
– Сын.
– Чего ж привезли так поздно? Обширное кровоизлияние, организм изношенный… Мы делали все, что могли.
– Инсульт?
– Инсульт…
В морге Пьер пробирается за служителем в фартуке и резиновых перчатках между столами, на которых лежат прикрытые простынями покойники. Служитель сверяется с биркой и откидывает простыню:
– Этот?
Пьер стоит, вглядываясь в лицо – безмятежное, умиротворенное, с резкими, словно вырезанными из камня морщинами. Служитель подает Пьеру заплечный холщовый мешок.
На кладбище тает снег, священник кадит, хор из двух бабок тянет “Со святыми упокой”.
Гроб опускают в могилу, засыпают землей. Проводить покойника пришли две женщины – Анна Федоровна из Дома культуры и старуха-соседка из барака.
На холмик кладут цветы. Пьер расплачивается с землекопами.
Май в Москве. Деревья покрылись нежным пухом, цветет сирень. На двор университета на Моховой вываливается толпа студентов с профессором. Слышен смех, оживленный разговор. Пьера трогает за локоть Аня:
– Ты на трамвайчике едешь?
– На каком трамвайчике?
– Договорились же – в четверг в четыре прогулка по Москва-реке, потом прощальная вечеринка…
– У меня самолет в одиннадцать…
– Тебя не будет?
Увидев стоящую в воротах Киру Галкину, Пьер кивает Ане и бросается к Кире.
Вид у нее хмурый и злой, кажется, она вот-вот заплачет. Он обнимает и целует Киру:
– Что случилось?
– Ничего. Давай куда-нибудь закатимся… Пошли в ВТО.
Они выходят из ворот и идут вверх по Охотному Ряду к улице Горького.
– Что такое ВТО?
– Мы же там были. Актерский ресторан на Пушке. Ты там знаменитую поджарку ел…
– Что с тобой?
– А, ерунда… Неприятности в театре.
– Какие?
– Не хочу. Давай о чем-нибудь другом…