Лопухи и лебеда

– Сама виноватая, – вздохнула Панька. – Наказывали табе батюшка: выводи хорошенько…

Подождав, пока они ушли, Иван взял Варвару за плечо. Она отбросила его руку и глянула с такой ненавистью, что Иван опешил.

Баранчик полез в буфет, достал стакан, бутылку, налил. Выпил и стоял, глядя в пол.

За окном слышался колокольный перезвон. Панька шепнула:

– В церкву-то пойдем, али как?

Феклуша отмахнулась: погоди, мол, сама видишь. Иван достал кисет, вышел в сени.

На крыльце он свернул цигарку, собрался закурить. Тут он заметил, что Варвары на прежнем месте нет.

– Варюха…

Никто не откликался. Он сошел с крыльца, заглянул в конюшню, в курятник. Ему почудился шорох, он прислушался. Взгляд его скользнул вверх к слуховому окошку сарая. Он кинулся в сарай.

Варвара, взобравшись на бочку, ладила петлю на веревке, захлестнутой за стропила. Услышав шаги, она заторопилась, сунула голову в петлю и прыгнула, но Иван успел поймать ее за ноги.

– Егорша! – закричал он.

Варвара кричала, билась в его руках, пыталась достать его кулаками.

– Не хочу, не хочу! – кричала она.

Прибежал Егор и, мигом взобравшись на балку, обрубил веревку.

Иван поставил Варвару на землю, она продолжала рваться, дралась. Он толкнул ее, она полетела в сено.

– Ай, грех какой, страмотища! – ахала Феклуша. – Ну, поучил тебе батюшка, дак уж и давиться! В праздник ишо!

Варвара сидела с веревкой на шее, обхватив колени, отвернув к стене разбитое лицо.

На пороге появился Баранчик.

Панька сообщила:

– Удавиться хотела… Вишь, какая гордёна.

– В церкву ступайте, – сказал Баранчик.

Он подождал, пока ушли все, кроме Ивана.

– Ступай, давися, – сказал он Варваре. – Встрявать не стану. И ему не дам.

Варвара угрюмо глядела в угол.

– Табе откель взяли? Ежли весь ваш двор продать с матерей в придачу… Ведь бедность голимая! А коню энтому двести рублев цана, не мене… Я тута хозяин, тута все в моей воле ходють. И ты ходить будешь.

Он повернулся и ушел. Трезвонили колокола.

В облаке пыли ползет по проселку телега. Баранчик, весь черный от пыли и пота, сидит в передке. За поворотом открывается река, желтеющее поле в низине.

Косцы обедают. Трещат кузнечики, да лук хрустит на зубах.

Подходит Баранчик, берет литовку, точит.

– Али вы тут ночявать собралися?

– Живоглот вы, папаша, – говорит Егор, налегая на картошки. – Полнивы какую с ночи размахали…

Баранчик мерно взмахивает косой. Встает Иван, поднимаются бабы.

Варвара вяжет сноп.

Скрытые по грудь во ржи, ровно, уступом идут косцы. Солнце вспыхивает на лезвиях кос.

Мошка тучей стоит у морды лошади, она отфыркивается. Варвара дремлет в телеге.

В ограде хутора топчутся, взбивая пыль, бесчисленные овцы. За колодцем виднеется крыша огромного шалаша. Отпихивая овец, Иван идет через двор.

Иван стукнулся головой о бревенчатый накат потолка. Низкая горница теряется в полутьме. По всей стене тянулись нары человек на двадцать.

– Тута, што ль, уваровского купца зарезали?

– Когда то было, при царе Косаре…

На лавке сидит Дёма Цыган, перед ним бутылка и миска с огурцами. Разговаривает он лениво и нагло.

– Гляди, Трофимыч, ему щяс деньги позарез. Он в Танбове магазины купил, мы таперя ссыпкой будем займаться. Ему это все с рук сбыть скорей. Гляди, перебьють, вон барин с Кирсанова другой раз ездиить…

– Капитал не дозволяеть, – бормочет Баранчик.

Дёма ухмыляется язвительно:

– Энто табе-то не дозволяеть? Куды ты их бережешь? Чертей на том свете поить?

– Сказал – цана несходственная. – Баранчик сердится. – Куды эвто? Одни облоги…

– Да они золотые, облоги-то! Ай сам не знаешь? Cюды назёму натолчёно – обоз немереный. Облоги энти взодрать да овсы пустить али ячменю – какие тыщи взять можно!

– Сам-то когда будеть? – спрашивает Баранчик.

– Сам-то? Вот гурта отгоним в Борисоглебск, после на ярмонку нам иттить. К Медовому Спасу должон быть, беспременно…

Дёма провожает Баранчика через двор, забитый блеющими овцами.

– …Они его в колодец бросили, купца, а он, не будь дурак, оттеля вылез. Они его в ножи. Вон тама в риге и откопали…

Варвара сладко потянулась в телеге.

– Энто чия такая будя, кобылица молодая? – спрашивает Дёма. – Твоя, Иван?

– Моя…

Варвара хмурится, дергает платок пониже на лоб. Они садятся в телегу.

– Хозяину-то чего сказать? – спрашивает Дёма, не сводя глаз с Варвары.

– Думать надоть… Пущай ишо сбавляеть.

Дёма ухмыляется, скаля белые зубы, кричит вслед:

– Дак я с табе много не возьму, не пужайся! Две красиньких да ведро вина поставишь, а?

Смеркается. Телега спускается с холма. Иван косится по сторонам:

– Вишь, ловок Цыган… Да тута холку сотрешь яруги энти пахать.

– Эх, Ванькя… – хмуро вздыхает Баранчик. – Он дело говорить…

На мостках стирка, бабы стучат вальками. На берегу сидит старуха Бзыря, мусолит черный сухарь в беззубых деснах. Баба по прозвищу Трынка спускается к мосткам.

– Здорово ночевали, деушки. А я, вишь, как припозднилася со скотиной…

Они расступились, давая ей место. Домашка Слизниха при виде Трынки насупилась. Та опустилась на колени и стала вытаскивать белье из чугуна, в упор разглядывая Вар– вару.

– Чтой-то ты тихая нонче, – сказала Крячиха. – Али с похмелья?