Лопухи и лебеда

Невеста прибыла в Москву из Краснодара, спасаясь от голода и безработицы, и ютилась со всем своим семейством в темной, как чулан, комнатенке громадной квартиры на Тверской. Ответственных съемщиков в квартире было за тридцать, плит на кухне – за двадцать, скандал не утихал, крыли провинциалов, набежавших в столицу как тараканы. Семья была безалаберная, бестолковая – музыканты, никак не могли приноровиться к новым временам. На лето отец подряжался дирижировать куда-нибудь в Ейск, в Таганрог, за ним тянулись остальные. Зимой жили впроголодь, отец сидел без работы, девочки подрабатывали игрой на фортепьяно. Она занималась в училище при консерватории, но с третьего курса пришлось бросить – надо было зарабатывать на хлеб. Теперь она за двадцать рублей в месяц аккомпанировала пионерскому ансамблю одного из Дунаевских в Доме медработников на Большой Никитской.

“Ты должна учиться, – заявил он, – в наше время нельзя без образования”. Она хотела стать артисткой. Он сказал, что это несерьезно. “У тебя есть специальность, надо в ней совершенствоваться”.

Летом она уехала в Сосновку, под Киев, где дирижировал ее отец, а когда вернулась, он с гордостью показал ей газету “Гудок”, а в ней – свою фамилию.

Как любой журналист, свое первое задание – День железнодорожника в Парке культуры – он запомнил на всю жизнь. Он накупил уйму блокнотов и полночи чинил карандаши. Рассвет застал его у запертых ворот парка, и он еще долго дрожал на утреннем холодке, прежде чем пришел сторож и отпер калитку. Весь день он носился по парку как угорелый, боясь пропустить что-нибудь стоящее. К вечеру все блокноты были заполнены его торопливым размашистым почерком, пришлось писать на обороте и обложках. Ночью, измочаленный, но гордый, он ввалился в редакцию. Заведующий отделом пригласил его сесть и, не торопясь, взялся за чтение. Проглядев первую страницу, он ласково сказал: “Это мы пока что бросим в корзину”, – что и было исполнено незамедлительно. “И это мы пока что бросим туда же”, – сообщил он после второй. Реплика и действие повторились девятнадцать раз. Автор курил, на глазах увядая. А на последней, двадцатой странице заведующий решительно отчеркнул толстым красным карандашом абзац и с той же мягкостью промолвил: “А вот это мы сию минуточку отправим в набор”.

…Весело и жизнерадостно было в этот день в Парке культуры и отдыха. Вместе с железнодорожниками торжественно отметили День железнодорожного транспорта рабочие заводов и фабрик столицы. Начавшееся с утра народное гулянье затянулось до поздней ночи.

Он любил повторять: “Будь я дворником, я бы сделал все, чтобы мой двор был самым чистым”. Когда он был маленьким, нянька жаловалась, что у нее от него “в глазах мелькание”. Его мать рассказывала: ему было пять, а брату Вовке – годик, они сидели за столом, Вовка стучал по столу ложкой, и Сережа сказал: “Ты, Вовка, женись и живи с мамой, а я буду путешественником”. И Вовка, плюясь кашей, покорно сказал: “Хорошо, я женюсь”.

Он обладал неистощимой энергией. Он мотался по станциям и дорогам и писал обо всем, что поручали, – о подготовке общежитий к зиме, о недостатках в снабжении города фруктами, об учебе допризывников, о кривоносовском движении. В тот год предстояли первые выборы в Верховный Совет. Газета рассказывала о кандидатах, и вскоре стали появляться подвалы, под которыми стояла его подпись.

В Минводах он разговорился с местными машинистами. От них он узнал, что на Орджоникидзевской дороге весьма часты случаи аварий по вине службы связи. Ларионов решил помочь товарищам. Он забывает о лечении, о санатории. Сдав чемодан в камеру хранения, он четыре дня ездит с машинистами, внимательно присматриваясь к сигнализации. Через несколько дней он прислал в редакцию подробное описание сигнализации и объяснил причины частых аварий. Оказалось, что сигнализация была установлена вредительски…