Лоренцо Медичи и поэты его круга

С тех пор как с милым Лавром я в разлуке,Утратив счастье, благо, мой Парнас,Кумира, светоч и отраду рая,С ним не расстался в мыслях ни на час,«Что толку, – говорю себе я в муке, —Что верен, коль его уж не встречаю?»Едва ли обретаюЯ силы дать ответ прямой и ясныйО том, как я тесним судьбой злосчастной,И ею праздный помысел взлелеян;Затем был мрак развеян,Когда рассудок снова я обрелИ меру осознал постигших зол;Тогда возжаждал я уединенья,Брел по лесу, унылый и печальный,Пока о камень скальныйНе оперся, воззвав душой в смятеньи;И плакал я, не ведая в кручине,Я жив или мертвец уже отныне.Вдруг издалече речь ко мне несется:«Юнец, тебя узнала, мнится мне»;И голосом подавленным и томным:«Не видел ли ты в этой стороне,Как юноша на белом иноходцеПромчался через лес в наряде темном?»Тем криком неуемнымНарушилось мое забвенье вскоре,Не верил я, как бы в падучей хвори,Что предо мной Деиопея – диво;Как Иов, терпеливый,Глазам своим поверил я с трудом.И, подойдя, ей так сказал потом:«Напрасно ищешь в зарослях колючихДвух обреченных крест нести единый».Глас отвечал невинный:

«Покуда, как Эгерия, от жгучихЯ не истаю мук, я плачу, страждуИ говорить с тобою, путник, жажду».Зрю ссадины на коже белоснежной,Царапины на розовых ногах,Она – голубка из небесной далиВ терновнике, на ранящих камнях;Власы у ней как у Венеры нежной,В которых гибель люди обретали;Мне сердце разрывалиРыданий жарких горестные всхлипы,Что даже адамант смягчить могли бы,Оникс и сардоникс, агат с опалом,И аспидовым жаломОно сжигалось, словно лед весной.И севши тут, со стороны десной,Продолжила: «Погибнуть мне в расцветеКоль суждено, избавит смерть от муки;Он клялся, что в разлукеНе станет часа жить на этом свете.О нем лишь говорить теперь я рада,А сердцу в горе выплакаться надо.С презреньем, с гневом сколько раз боролась,Когда, с каким уменьем! средь препонИскало сердце умиротворенья.Я Марса с Фебом ведала агон,Лицом бледнела, изменялся голос,Как предавалась всем душевным смутам.Огню была я трутом,Себя прельщая этой ложью зыбкой.Когда меня одаривал улыбкой,Казалось, в мире были ярче краски,И он, в обманной маске,Иным, чем есть, являлся мне не раз.Возлюбленный, блистал он, как алмаз,

А я фиалкой в этом свете млела!Иными зрила я устои мира,И дивный лик кумираСиял, как луч из горнего предела;Уму казался счастьем этот жребий,И мне не нужно было благ на небе.И кто осудит наши заблужденья?Увижу ли, божественный эфеб,Тебя я вновь средь этих превращений?Я мнила: ты прекраснее, чем Феб,Так древле в наши дольние селеньяМеркурий нисходил от горней сени.Пылаю, тщетны пени,Хоть сердце тверже адаманта было;Я, прежде непорочная, любилаБродить в лесах за девственной Дианой,Жила как мне желанно,Благочестивым помыслом цвела,Бежала от мужчин я, как от зла,То осуждала, то звала Гимена,То чаяла принесть обет монаший.Вдруг, всё сильней и краше,Взметнулся пламень необыкновенный,Искрился он и, ослепляя око,Казался колесницею пророка.И в нем тогда явился Лавр цветущийТам, где ни гарпий, ни лихих гадюк,Ни хищных тварей, что в лесу засели;С Евтерпою все касталиды вкругТам восседали под ветвистой кущей;Пан, Палес, Вакх, Сильван, Церера, Делий —Все танцевали, пелиСреди благоуханий, красок, звонов;Венки из гиацинтов, анемоновПлели гамадриады и напеи;

От муки багровея,К Олимпу Марсий стоны воссылал,Но о пощаде он не умолял.Затем мне показалось: ветви, кронаСлюдою или алебастром стали,Под солнцем заблистали,Как дождь златой, Данае павший в лоно.Земля, эфир, – всё вмиг позолотело,Исчез, и Лавра больше я не зрела.Покинутая, плакала от горя:Уж не встречала я в лесной тениНи музы, ни дриады, ни сатира(Вслед за Асканием ушли они),Лишь звери здесь, да Эхо, пеням вторя,Разносится средь скорбного эфира;Так я осталась, сира,Но тень одна отныне мой вожатый».Тут, как внезапным ужасом объятый,Ее спросил я: «Кто же это, кто же,Скромна и столь пригожа,Иль добрый Лавр тебе покой дарит?»«На то отвечу, – нимфа говорит. —Диана встала возле водной глади,Затем исчезла, но являлась внове,И благородной крови,И славою покрыта в вашем граде;Но без нее и шагу не ступлю я».Потупила глаза она, горюя.Мой разум был растерянности преданОт новой тени, в сердце же моемВновь образ Лавра вспыхнул в то мгновенье,И даже я возликовал притом,Сказав: «Как будет музою поведанТот пыл, что мне палит воображенье?Ведь каждое сужденье

Бывает ложно, и сейчас – ущербно;С тобой мы, нимфа, плачем страстотерпно,Но я тебя утешить не премину.Ты, как Геро, в пучинуНе бросишься ль, бежав из этих мест?С тех пор как видел я его отъезд,Сокровище мне ниспослал Юпитер,Что нужно б спрятать за семью замками,К нему тянулся трижды я руками,Но лишь страдал душой воспламененнойЯ, высшею любовью побежденный».«Едва ль учтивой, – нимфа возразила, —Казалась тень, ведущая меня,Скорей – его губительницей хладной;Огонь познавши, с первого же дняДуша одна лишь преданность хранилаЛюбви, что нас связала беспощадно».Я тихо молвил: «Ладно,Тебя утешил, так живи в надежде:Весна придет, с ней Флора как и прежде,Вернутся песни, танцы и забавы,И боги в блеске славыПройдут с ним вместе чрез пиценский дол.Смотри, отрады дух в тебя вошел,Как этот зверь жестокий изъязвился!Смотри: на адаманте золотыеСтихи его святые!»Закончил я, и век вдруг обновился,Она воздела к небу обе дланиИ удалилась грациозней лани.Канцона, что хотела донна эта?Цветок искала. К Лавру отправляйся,Поведать постарайсяО нимфе: какова, во что одета.А после скажешь, как, с ним разлученный,Живу и стражду я в тоске бездонной.