Ловец акул

Вообще-то я с Валентиной не был особо солидарен, ей виднее, конечно, но, как по мне, так торговля у нас шла. Люди покупали все (кроме котенка), их как-то вдохновляла, что ли, сама возможность покупать, тем более и цены у нас не магазинные были, и ширпотреба всякого навалом, короче, порошки у меня расходились.

Я сначала стоял столбом, потом врубился, что надо повторять за Валентиной, а она была асом. Не знаю, что она там делала двадцать или сколько лет в детском саду, судьба ее была торговать. Она умела все — и зазывать, и втюхивать, и торговаться, и даже язык тела у нее был своеобразный, как она над товаром своим рукой проводила, словно невзначай. Не знаю, это все мелочи такие, но мне казалось — она проведет рукой, и человек потянется, а где потрогать, там и купить.

Я это тоже все стал делать, сначала неловко ей подражая, а потом вполне в своем особом стиле. Подойдет, значит, кто-нибудь и такой:

— Почем порошок?

Я цену назову, человек пожмурится-похмурится, и вдруг понятно, что дальше пойдет, не надо ему порошка, просто посмотреть приятно. Тогда я такой:

— Думаешь, дешевле надо? Я просто первый день торгую. Сам с Урала, не знаю, как у вас в столице.

Тут даю слово эксперту, и мне, конечно, в ответ:

— Дешевле, вы что, по такой цене ничего не продадите!

И я, конечно:

— Блин, спасибо вам, так это вы мне помогли. Ну давайте вот так тогда!

Назвал опять цену, ниже в разы, и чувак, чувствуя, какая выгодная сделка ему предстоит, и ощущая себя вдобавок польщенным, для того, чтобы поддержать мой малый бизнес и чистоту своей одежды порошочек-то и берет. Ему не беда и мне радость.

Вот так полюбовно я расставался со многими своими покупателями. Им и невдомек было, что я вовсе не собирался по исходной цене ничего продавать — я ж не тупой, так не купят.

Но люди любят тупорылых, чтоб вообще не але даже, и жалеют их. А как советом подсказал, там недолго и деньгами помочь.

— Ловко ты, — сказала мне Валентина, и это был для меня лучший комплимент.

Понимаете, у меня в этой жизни еще никогда ничего не получалось, честное слово, я такой хуевый был во всем, что делал, с детства самого, а может и раньше, учитывая, что я даже родиться нормально не смог. Я херово учился, херово работал электриком, херово сообщил бате, что Юречке руку оторвало, я даже херово пытался себя убить. А здесь я раз — и стал охуенным, у меня все получалось ловко и легко, денежка текла ко мне в карман, и я ощущал, что я хорош, даже когда у Валентины закончился коньяк.

В итоге, к концу дня я замерз страшно, но распродал почти все порошки и был страшно собой доволен.

Единственной проблемой были набеги аликов, они периодически либо проявляли свое недовольство и распугивали покупателей, либо пытались что-то украсть или испортить товар, мы с одним мужиком, который торговал антифризом, их гоняли по-лютому, но алкаши возвращались все равно, с упрямством людей, которым нечего терять.

Когда торгаши потихоньку начали расходиться, Валентина сунула мне свой телефон.

— У тебя-то в общаге должен быть, в коридоре где-нибудь или у коменданта. Будут проблемы — наберешь мне, а то знаем мы, приедут покорять Москву, а потом ищи их где-нибудь в канаве.

— Да все нормально, — сказал я. — Но поищу звонило, может, есть, если что — наберу.

Она была баба мировая, таких баб уже нет и быть не может.

— Ну, бывай, — сказала Валентина и нырнула в метро, гремя духами в огромном бауле. Я попрощался с дедом-дай-сигарету, с мужиком, напарником моим по противодействию аликам, ну и всяко разно, собрал остатки своих порошков и пошел. Потом, уже отойдя метров на пять, додумался, что слышал детский плач. Вернулся, а там эта ревет. Звали ее Олечка.

— Ну что? — сказал я. — Что, деньги тебе нужны?

Спросил я почти с отчаянием — мои деньги нужны мне были для мамочки и Юречки. Но Олечка неожиданно ответила:

— Да не нужны мне деньги ваши и не предлагайте!

Еще ножкой в старом сапожке как топнет — для внушительности.

— Тогда что ревем? — спросил я деловито. — Остальные проблемы я могу решить.

— Не можете, — сказала Олечка. Из-под ее меховой шапки, завязанной под подбородком кустарно приделанными к ней лентами, торчали рыжеватые кудряшки. На носу у нее веснушек было еще больше, чем у меня, и смотрела она зелено и упрямо.

— Папа сказал, что, если я котика не продам, он его убьет! Так и сказал! Сказал: что хочешь с ним делай, но чтоб не было его тут! А его никто не берет!

— Правильно, — ответил я. — Зачем кому лишний рот в семье?

Олечка заплакала еще горше.

— Убьет! Он его убьет! Он его об стенку разобьет!

— Ну-ну, — сказал я. — Могу забрать его на передержку, а ты ищи хозяина. Договорились?

Она тут же утерла слезы и закивала.

— Договорились, — сказала она. — Я только найду хозяина и сразу его заберу. Вы же здесь еще будете?

Надо ли говорить, что больше я Олечку в жизни не видел. Вот уж кто оказался еще ловчее меня, торговка так торговка.

— Только осторожнее, — напутствовала Олечка. — Он писается везде.

— Да ладно, — сказал я. — Не он один такой в моей общаге.