Ловец акул

В четверг я позвонил ей, она мне сказала, что на автовокзале надо быть в четыре утра, но ей понадобится моя помощь, поэтому лучше бы мне в пятницу приехать к ней. Ну, я согласился. Купил Горби куриных лап и творога и отчалил, сказав Чжао, что буду в понедельник. Жуй Фей еще и не знал, какая его ожидает роскошь и радость — спать на нашей одноместной кровати в полном одиночестве, это ж можно даже подрочить, не то что на спину перевернуться.

Валентина жила далековато от моей общаги, но я уже привык преодолевать пешком почти любые расстояния. Свежий воздух там, знаете, легкие еще расправляются, как цветы под солнцем, и все дела.

Квартирка у Валентины была двухкомнатная и, по моим тогдашним меркам, весьма козырная. Крепкие стены, раздельный санузел, хорошая мебель и вполне приличный ремонт — вот это жизнь московская.

С Валентиной жил ее четырнадцатилетний сын, необщительный чернявый мальчишка в серьезных взрослых очках.

— Такой он бука, — сказала Валентина. — Сереж, поздоровайся, это дядя Вася.

— Угу, — сказал Сережа, налил себе воды из чайника и ушел.

— Видал? Мать ради него горбатится, а он?

— Да возраст такой, — ответил я уклончиво. По-моему, основная проблема заключалась в том, что Серега принял меня за мамкиного ебаря.

Валентина меня нормально накормила, прям, знаете, щей русских поел и картоху с сосиской, как в сказку попал, не жизнь, а мечта. Над плитой у Валентины болтались бусы из стекла, купленные в той же Польше. От лампочки в них бродил такой волшебный свет, казалось, разобью — а там звезда. Очень хотелось разбить. Прямо над моей головой висел плакат с Кашпировским, морда его загадочная, взгляд исподлобья, и все такое, а ниже — не менее загадочная надпись "наука-человек". У меня ко всем этим телевизионным магам и волшебникам было страшное отвращение из-за мамки и ее заряженной воды. Может, конечно, потому, что однажды, когда я ей стал задвигать про то, что Чумак шизик в лучшем случае, а в худшем — она шизик, мамочка вылила мне на голову три литра заряженной позитивной энергией воды. Когда позитивная энергия впиталась, лучше я себя чувствовать не стал, поэтому только уверился в своей правоте.

Мы с Валентиной под чай с вареньем даже немного поспорили про Кашпировского, завелась она не на шутку и, как я понял, он ей больше как мужчина нравился, чем как гипнотизер. Ну, это уже дело не мое.

Поспать она меня положила на раскладушке в коридоре, и я глядел на висевшую над моей головой глиняную погремушку из Коктебеля (1970 год, даже написано было), как младенец в колыбели.

В окна тут не задувало, китайцы не сопели и не посвистывали, и поэтому стояла тишина невыносимая, как будто мне в ухо попала вода, и, если я закрывал глаза, все кружилось-кружилось. Знаете, как бывает, такой кайф, что и заснуть жалко.

Так я и не понял, поспал или как, Валентина растормошила меня в два часа ночи или около того. Сказала:

— Проснись и пой!

Петь мне не хотелось, а хотелось хоть рожу свою печальную умыть. Когда я вышел из ванной, Валентина сунула мне в руку тяжеленную клетчатую сумку.

— Это чего?

— Это того. Дрели.

— Какие дрели? — спросил я. — Нахуя дрели?

Валентина, пугающе бодрая в этот поздний-ранний час и даже накрашенная, посмотрела на меня, как на первоклассника.

— Это товар, который я продам в Польше. На дешевый инструмент пшеки, как мухи на гавно слетаются. Выручу денег, куплю польский товар, и его продам уже здесь. Понял? Ты два раза зарабатываешь, туда-сюда. Там наценка и тут наценка — прибыль!

— О, — сказал я. — А я ничего не купил.

— Ну, у тебя валюта есть, — ответила Валентина. — Там с рублями просто делать нечего, поэтому умные люди товар возят. Но с валютой тоже можно. С валютой вообще все можно. Но выгоду все равно теряешь.

Она улыбнулась.

— Хотя вообще это даже хорошо. Зато я тебя туда баулами нагружу, как ослика.

Сумка была тяжеленная, жуть, и я подумал, как же Валентина справлялась с ней без меня? А вот так. Эх, не делают больше таких баб, из страны амазонок их не завозят, не выгодно, наверное.

Мы оделись, Валентина зашла к Сереже, поглядеть на него спящего, и вышла еще бодрее прежнего.

— Ну, поехали, — сказала она. Я подхватил сумку с дрелями и последовал за ней. Валентина была моя мама-уточка, учила меня премудростям жизни, и я ей внимал.

У подъезда, в не раз поцарапанном москвиче, нас ждал Валентинин брат, похмельного вида мужичок с глазами — точь-в-точь как у нее. Он всю дорогу жаловался на жизнь, на жену, на детей, на здоровье, такое я узнал о его поджелудочной — врагу не пожелаешь.

Вот так и бывает, мы с Юречкой тоже разные очень. Валентина отделывалась редкими комментариями:

— На дорогу смотри, — говорила она.

И еще говорила:

— Давай, Коля, поживее, мы же опоздаем.

Это я за нее отдувался, обсуждая с Колей сраную его кардиограмму — кошмарную, конечно, как и вся его жизнь. За все мои страдания Коля мне только в салоне курить разрешил.