Ловец огней на звездном поле

– Пока я была в больнице, мне часто снился один сон, – проговорила Томми, обращаясь к ветвям апельсинового дерева над нашими головами. – Как будто я стою на винтовой лестнице внутри высокого маяка. Лестница вьется вдоль стен, и на ней стоит еще множество людей, и все они то и дело поглядывают куда‑то вверх, словно надеются увидеть там кого‑то, кто находится на самой вершине башни, – смотрителя маяка или как там они называются… Потом я замечаю, что каждый человек держит в руках книгу – у кого‑то она толстая, как большой фотоальбом, а у кого‑то не толще блокнота, и все эти люди что‑то лихорадочно пишут на последних страницах – точь‑в‑точь как школьники, которые спешат доделать домашнее задание до начала уроков.

Время от времени наша очередь поднимается на ступеньку вверх, к вершине башни, и в конце концов я замечаю смотрителя. Он сидит на верхней площадке за столом и внимательно читает, что написано в книгах, которые протягивают ему люди. Если написанное ему нравится, он ставит книгу на полку за своей спиной. Это очень длинная – длиной, наверное, в несколько миль – полка, и на ней уже стоит несколько тысяч или миллионов очень красивых книг в кожаных переплетах и с золотым тиснением на корешках.

Но смотрителю нравятся вовсе не все книги. Несколько штук он швырнул вниз, прямо в центральный проем башни. Я видела, как они летят мимо меня и, трепеща листами, падают в огромный костер у подножия лестницы…

Томми немного помолчала, а потом продолжила:

– И тут я замечаю, что тоже держу в руках какую‑то книгу. Я открываю ее и вижу, что в ней день за днем описана вся моя жизнь. Я начинаю читать, и мне становится ясно: то, что там написано, мне совсем не нравится, а некоторые главы и вовсе вгоняют меня в тоску и уныние. Я чуть было сама не бросила книгу в огонь, но она вдруг открылась на последних страницах, и я увидела, что там никаких записей нет. Наша очередь по‑прежнему движется очень медленно, и я думаю, что у меня еще есть время, чтобы заполнить эти страницы… Я даже знаю, чтó мне хочется там написать, поэтому я поднимаю руку – совсем как в школе на уроках. Остальные смотрят на меня как на сумасшедшую, но меня это не останавливает. В конце концов, что я теряю, думаю я. Ведь я уже умерла!

В общем, каким‑то образом я обгоняю всех и, поднявшись на самый верх, говорю смотрителю: «Извините, сэр, но моя история вам вряд ли понравится. Вот если бы мне удалось заполнить последние страницы в моей книге, тогда, быть может, вы остались бы довольны». Тут у него делается такое лицо, будто он уже знает, о чем я собираюсь его просить! Я осмелела и говорю: «Позвольте мне сейчас уйти. Я вернусь, как только заполню пустые страницы, обещаю!»

Этот смотритель – он долго смотрел на меня, потом улыбнулся и кивнул, – и, знаешь, что я тогда делаю? Я поворачиваюсь к человеку, который стоял на лестнице на ступеньку ниже меня, и говорю ему: «Сохраните мое место, пожалуйста», а сама спускаюсь вниз, к двери… – Она рассмеялась. – А самое интересное, что, когда я уже выходила из башни, все, кто стоял на этой лестнице, тянули руки вверх!

Томми уселась по‑турецки, потом провела большим пальцем по моему лбу, по подбородку.

– Ну что, – спросила она, – думаешь, я совсем сбрендила?

Я улыбнулся и кивнул – и тут же заработал дружеский тычок в плечо.

– Почему ты соглашаешься? Ты не должен соглашаться!

– А что я могу сказать, если ты действительно ку‑ку?..

Потом мы долго сидели молча и ничего не говорили. Мы просто были вместе, и нам этого хватало. Наконец Томми пошевелилась.

– Знаешь, там, в Калифорнии… Я сделала своей домашней страницей сайт «Брансуик дейли». То есть в каком‑то смысле в последние пять лет я разговаривала с тобой два, а то и три раза в неделю.

– Мне всегда казалось, что разговор – это когда твой собеседник имеет возможность ответить.

– Я знаю. Я только хочу, чтобы ты знал: я про тебя вовсе не забыла. Я следила за тобой, интересовалась…

– И все‑таки я думаю, что ты выбрала довольно странный способ общения. Несколько односторонний…

Она кивнула и, придвинувшись ближе, обняла меня за шею.

– Ты сердишься и правильно делаешь. Я бы на твоем месте тоже рассердилась. – Томми пожала плечами. – Я и злилась, но только не на тебя, а на себя, но, к сожалению, это ничего не изменило.

– Злиться на себя можно сколько угодно, – кивнул я. – Но это ничего не даст. Нужно что‑то делать …

– Кстати, о «делать»… Я хотела попросить тебя об одном одолжении…

У Томми всегда была бездна обаяния, которому я не мог сопротивляться, поэтому сейчас я старался хотя бы не смотреть на нее. Сорвав еще одну травинку, я принялся жевать ее с самым независимым видом. Мне хотелось, чтобы Томми поняла, какую боль причинил мне ее отъезд.

Томми слегка подалась вперед и смотрела на меня до тех пор, пока я, не выдержав, не повернулся в ее сторону.

– Это будет непросто, но… но обещай мне, что постараешься, ладно?

Я ждал, что она скажет дальше.

– Прости меня, хорошо?

Я улыбнулся.

– Ты права, это очень  непросто.

– И все‑таки постарайся. Настанет день, и ты поймешь, что поступил правильно.