Ловец огней на звездном поле

– Как я уже говорила, Стюарт поступил к нам в возрасте не старше пяти лет, поэтому мне казалось, что его шансы оказаться усыновленным достаточно велики, даже несмотря на его дефект. В общем и целом, мы делали примерно то же, что и вы сейчас, – пытались побольше узнать о его прошлом. Начали, разумеется, с официальных записей, но след оборвался в Теннесси: в их приюте был пожар, и все документы оказались уничтожены. И все компьютеры тоже. Впрочем, когда я стала расспрашивать сотрудников, мне ответили, правда – неофициально, что Стюарт был настоящим подкидышем: его якобы оставили на ступеньках приюта то ли в корзинке, то ли в ящике из‑под апельсинов, но, сами понимаете, эту информацию нельзя считать на сто процентов достоверной. – Шерри пожала плечами. – В общем, наши поиски ни к чему не привели – мы так и не сумели выяснить ни имен его родителей, ни даже в какой части страны он появился на свет. В наши дни очень немногие сироты ускользают от внимания существующей системы защиты детства, но Стюарту это каким‑то образом удалось. Ну а как только я убедилась, что дальнейшие поиски его родителей бесполезны, то сразу начала процедуру передачи мальчика под опеку штата, что включало и лишение его родителей всех прав. Одновременно мы начали подыскивать подходящую семью, которая могла бы взять его на воспитание или даже усыновить. К сожалению, в наше время пристроить ребенка с таким дефектом в нормальную семью очень нелегко, почти невозможно, но мы продолжали делать все что могли.

Стюарт посещал «Седар‑Лейкс» уже несколько месяцев, когда к нам пришла какая‑то женщина и заявила, что хотела бы взять мальчика к себе. Как и полагается в подобных случаях, мы провели полную проверку заявительницы, но все, казалось, было в полном порядке. Эта женщина никогда не привлекалась ни к уголовной, ни к административной ответственности, проверка жилищных условий тоже прошла удовлетворительно. В целом она производила впечатление человека, который прекрасно умеет общаться и вести себя в обществе, а ее коллеги из «Седар‑Лейкс», где она работала, дали ей просто превосходные характеристики.

Признаюсь, мы все были очень рады за Стюарта. Нам казалось – мы сумели обойти и систему, и статистику и найти нашему «великому немому художнику» новый дом и новую мать. С тех пор и вплоть до сегодняшнего дня я о Стюарте больше ничего не слышала.

Мэнди удовлетворенно кивнула. Судя по ее лицу, она быстрее меня сложила кусочки полученной нами информации в некую картину и пришла к какому‑то решению.

– Пожалуй, я распоряжусь больше не публиковать в газетах объявления о розыске его родителей, – сказала она.

– Почему?

– Похоже, тут просто некого лишать родительских прав.

– Откуда ты знаешь? – возразил я. – А что, если Майки не  подкидыш? Что, если его настоящие родители все‑таки существуют, что, если они тоскуют по нему, ищут его… Ведь какая‑то женщина все‑таки произвела его на свет! Должно же это хоть что‑нибудь значить!

Мэнди покачала головой.

– Я тебя отлично понимаю, Чейз. Я понимаю, чтó ты чувствуешь – в конце концов, ты и сам когда‑то был в подобном положении, но… Поверь, за этим  мальчиком никто не придет. Никогда.

Шерри молча кивнула, соглашаясь с Мэнди, но я никак не мог успокоиться.

– И что будет с ним дальше? – спросил я, глядя на обеих женщин.

– Штат возобновит опеку над мальчиком. Учитывая его прошлую жизнь и насилие, которому он подвергался… Откровенно говоря, шансов попасть на воспитание в приемную семью у него не слишком много, не говоря уже об усыновлении. Скорее всего, он останется на попечении штата до тех пор, пока ему не исполнится восемнадцать.

В одной из песен Шерил Кроу говорится о том, что первая боль – самая сильная, и это действительно так. И все же я бы добавил в эту песню еще один куплет. Я бы спел о том, что каждый взрослый, который причинил боль ребенку, заслуживает того, чтобы ему в спину воткнули кинжал – воткнули и сломали у самой рукоятки.

Мысленно я представил, как Майки играет с дядей в шахматы, как держит за руку миссис Хэмптон, как ест «Мунпай», как протягивает Томми бинт, как стоит на улице и смотрит на похоронную процессию, прижав ладонь к сердцу, словно принося Клятву верности[75]. Я мог бы припомнить еще немало подобных картин, забыть которые мне было бы трудновато.

Да я и не хотел их забывать. За считаные дни Майки‑Бадди‑Стюарт перестал быть просто героем статьи, которую я писал по заданию редакции. Он стал для меня чем‑то бóльшим…

Совершенно неожиданно я подумал об Иисусе – о том, как он сидел на камне в окружении детей; быть может, одного или двух Он даже взял на колени. Кажется, именно тогда Он сказал: «А кто соблазнит одного из малых сих… тому лучше было бы, если бы повесили ему мельничный жернов на шею и потопили его во глубине морской».[76] Я – не Иисус, поэтому я бы выстроил всех, кто причинил зло Майки, в один ряд, привязал бы их к бамперу «Петербилта»[77] и протащил по шоссе, как связку пустых пивных банок.