Ловец огней на звездном поле

В ответ мальчуган улыбнулся с таким видом, словно ему только что удалось проникнуть в одну из важнейших и наиболее строго охраняемых тайн взрослой жизни.

Я поднес бумагу к глазам и стал читать вслух:

– «Последняя воля Томми Линн Макфарленд. Я, нижеподписавшаяся Томми Линн Макфарленд, будучи в трезвом уме и твердой памяти, предвижу свою скорую кончину от неизлечимой болезни и завещаю все свое движимое и недвижимое имущество, которым я владею на основании закона, моему двоюродному брату, который вплоть до недавнего времени был известен как Чарльз (Чейз) Уокер и который в ближайшем будущем примет имя Лайама Уокера Макфарленда‑младшего».

Чуть ниже этого текста стояли подпись и печать нотариуса, которого я не знал, а также подписи свидетелей – дяди и тети Лорны. В самом низу Томми приписала от руки:

«Чейз‑Лайам! Сходи в банк Джека, в депозитное хранилище, и возьми то, что лежит в ячейке № 1978 («говорящий» попался номерок, верно?). Ключ от ячейки я тебе уже отдала. Бумаги, которые ты там найдешь, могут тебе очень пригодиться. Забери их ОБЯЗАТЕЛЬНО!!! В конце концов, ты передо мной в долгу – ты сам это много раз говорил. Так вот, ты сможешь сполна со мной расплатиться, когда возьмешь документы. Любящая тебя Томми

».

Не в силах поверить собственным глазам, я перечитал письмо еще раз.

– Она знала? Ну, насчет нас с тобой? – спросил я у дяди.

Он кивнул.

– Томми догадалась уже давно. Она говорила, что у нас с тобой одинаковые глаза.

– Почему же она ничего мне не сказала?

– Потому что я просил ее не говорить.

Я задумался, пытаясь вспомнить все, что запомнилось мне из нашей совместной жизни.

– Да, это многое объясняет… – проговорил я наконец.

Дядя заглянул в завещание, которое я по‑прежнему сжимал в руке.

– Джек, разумеется, попробует его оспорить, хотя он не может не понимать, что у тебя на руках – полный флеш рояль.

– Мне казалось – ты говорил, что не любишь играть в карты, – перебил я.

– Не люблю, – подтвердил дядя. – Но это не значит, что не умею. – Он покачал головой. – Вот же как бывает в жизни!.. Ведь именно Джек когда‑то научил меня всем премудростям покера!

Отложив в сторону завещание Томми, я как раз разглядывал свое свидетельство о рождении, когда мне в глаза бросилось одно несоответствие в датах. Сделав быстрый подсчет, я показал документ дяде:

– То есть на самом деле мне не двадцать восемь лет, а тридцать?

– Так и есть.

– Похоже, я только что потерял два года жизни, – пробормотал я.

Он взглянул на меня немного исподлобья.

– Ты на меня сердишься?

– Ты имеешь в виду – за то, что я прожил столько лет, не зная, кто я и кто мои родители… и за то, что все это время ты знал, но продолжал молчать? – Я окинул взглядом тесно стоящие вокруг деревья Святилища, могилу Томми, черную воду бывшего Бычьего болота, которая медленно, почти незаметно для глаза, текла к океану, и… покачал головой. – Большую часть жизни, – сказал я, – я провел, глядя на нашу подъездную дорожку в надежде увидеть вдалеке свет фар свернувшего с шоссе автомобиля. Я представлял, как подъедет к дому мой родной отец, как он выпрыгнет из кабины внедорожника с привязанным к багажнику новеньким блестящим велосипедом и заберет меня домой, но каждый раз, когда я рисовал себе эту картину достаточно долго, я начинал замечать, что у моего отца – твои глаза и твое лицо.

Дядя – то есть теперь уже не дядя, а мой отец – низко опустил голову, и слезы, струившиеся из его глаз, закапали на жирную черную землю.

Наконец мы поднялись с земли и под неумолчный шорох листвы созданного Эллсуортом Святилища тронулись в обратный путь. Майки шагал рядом с человеком, который с самого начала был моим отцом, и держал его за руку. Внезапно он остановился, потянул его за руку, и дядя присел перед ним на корточки. Мальчуган мучительно сморщился, на его переносице появилась морщинка, а губы судорожно скривились. На покрасневшей шее набухла синеватая вена, плечи напряженно приподнялись. Я смотрел на эту вену и видел, каким частым стал его пульс. Майки посмотрел на Лорну, на Мэнди, на меня, на большую мозолистую руку, которую он так и не выпустил.

– М‑м‑м‑ы‑ы… – услышал я тихий, похожий на нежное мычание новорожденного теленка звук. – М‑м‑м‑ы‑ы… – Мальчуган перевел дух и проговорил медленно, но достаточно отчетливо: – М‑мы те‑э‑перь се‑емья?

Дядя одним движением обхватил худенькое тело мальчика и, выпрямившись во весь рост, крепко прижал к груди. Крепко обнимая Майки, он засмеялся тихим счастливым смехом солдата, который вернулся с войны домой и увидел, что на крыльцо высыпала вся его семья и что к каждому деревцу на подъездной дорожке привязана яркая желтая ленточка[80].