Лу Саломе

«… он стоял, и взгляд его плыл над Киевом. Сегодня я лучше знаю и чувствую, что он тогда видел, о чём думал, о чём мечтал в расцвете своей молодости… Его глаза блуждали долиной, которая лежала перед нами в красноватом тумане от садящегося солнца. Словно под охраной киевских высот, увенчанных золотом таинственно сияющих куполов, под небом в бледных звёздах, лежала невыразимая грусть… Но правдивая юность пела в его взгляде… его готовность к борьбе, к жертве, к боли, его тоска вместе с вечером стелилась над киевской землёй, чтобы пылко обнять её: „Научи меня твоей песне, научи меня твоему страданию!“»

Траекторию своей судьбы Рильке проводил через две символические для него точки, через два города-мифа Париж и Киев. Париж стал основанием «моей воли к изображению, моей жажды самовыражения», а Киев — «основой тех моих впечатлений и переживаний, которые безусловно пояснили мне мир».

Однако Париж всегда имел для него привкус буржуазного урбанизма, он был городом отчуждения людей. О боли, которую причинял ему этот город, буквально кричат его парижские письма к Лу.

Впрочем, и первым впечатлением от Киева было глубокое разочарование, вызванное ощущением «европейскости» города, который показался ему похожим на Париж и Рим. Но достаточно было нескольких дней — и пришла влюблённость. И когда Лу и Райнер любовались панорамой над Днепром, он признался ей, что у него возник план переселиться сюда навсегда, ибо этот город «близок к Богу, святой город, где Россия сотнями церковных колоколов рассказала о себе миру».

Но самое сильное впечатление на Рильке и Лу произвели пещеры, где они успели побывать во время своего киевского визита несколько раз и с паломниками, и в одиночку. Рильке записал в своем дневнике:

«Сегодня часами путешествовали подземными ходами (не выше человека среднего роста и шириной в плечи) мимо келий, где в святом блаженстве одиноко жили святые и чародеи. Сейчас в каждой келье стоит открытый серебряный гроб. И тот, кто жил здесь тысячу лет тому назад, лежит, обёрнутый в дорогую ткань, — нетленный. Непрестанно наплывает из темноты толпа паломников со всех концов света. Это святейший монастырь всей империи. В наших руках горящие свечи. Мы прошли все эти подземелья раз вдвоём и раз с народом».

Проходя мимо келий соборных старцев, они заговорили о легендарном Несторе-летописце, который в лаврских стенах создавал свою «Повесть…». Не исключено, что в этом разговоре и зародилось у Рильке решение перевести «Слово о полку Игореве». Год спустя этот замысел был осуществлён, и с тех пор рилькевский перевод по праву считается лучшей из немецких версий этого шедевра.

17 июня они плавали на пароходе «Могучий» до Канева, где посетили могилу Шевченко. Лу и Райнер читали «Кобзаря» в русском переводе. Днепровские пейзажи настроили Рильке на философский лад:

«Эти курганы, могилы минувших поколений, словно застывшая волна протянулись вдоль степи. И в этой стране, где могилы являются горами, люди стали пропастями — глубокими, тёмными, молчаливыми.

Лу.

Райнер.

Слова их — только шаткие мостики над их бытием. Изредка поднимаются чёрные птицы над могилами. Изредка ниспадают на людей этих дикие песни, чтоб исчезнуть в них, как исчезают птицы в небесах. Во всех направлениях — бесконечность».

И тем не менее их отчуждение нарастало. Во время волжского плавания взаимное напряжение зависло в воздухе и стало буквально осязаемым и зримым.