Лучше поздно!..

– Ромен, обещаю тебе, если ты оставишь все в тайне, я исчезну. Ты больше никогда обо мне не услышишь. Я уеду обратно в Индию или куда-нибудь еще, и делай что хочешь, но умоляю, ничего не говори Эмме. Я никогда ничего для нее не значил. Пусть так и будет.

Обессилевший Тома прислонился к стене и, словно защищаясь, закрыл лицо руками. Зажмурившись изо всех сил, он не хотел больше ни видеть, ни слышать, ни еще меньше – чувствовать. Он был так измучен, что отдал бы все на свете, лишь бы остановить время на несколько минут, чтобы перевести дыхание, понять, где север, а где юг, очнуться от этого кошмара. В чем еще он мог признаться Ромену?

Глухой стук заставил его открыть глаза и вернуться в реальность. Ромена в комнате уже не было. Доктор принялся молиться, чтобы звук, который он услышал, не был стуком закрывающейся наружной двери. Внезапно с улицы донесся шум мотора. Ромен уезжал. У Тома внутри все похолодело. Он бросился вслед за ним, но когда, запыхавшись, выбежал на улицу, машина молодого человека уже превратилась в далекий огонек.

97

– Прескверный вечерок. Правда, доктор?

Растерянно стоявший посреди улицы Тома резко обернулся и увидел Франсиса, который сидел на ступеньках у входа в дом престарелых.

– К тому же я уверен, что вы не взяли свои ключи, – добавил Полковник. – Если бы не я, вы бы остались снаружи совсем один.

– Вы все слышали?

– Хочу вам напомнить, что сейчас моя очередь нести вахту, слушать входит в мои обязанности. Как вы, держитесь?

– Приходится. Как Аттила?

– Спит. Забавно, его ритм дыхания синхронизировался с котом и Майклом. Все трое сопят в такт. Этому наверняка есть какое-нибудь научное объяснение.

Тома подошел к месье Ланзаку и сел рядом с ним, со вздохом проведя рукой по волосам.

– Если бы я был одним из ваших новобранцев, что бы вы мне посоветовали?

– Мне непросто вам это говорить, но понятия не имею. – Все так серьезно?

– Доктор у нас вы.

– Подумать только, возможно, он уже мчится к Эмме, чтобы все ей рассказать…

– Не думаю, что он это сделает. Но в вашем состоянии лучше, если вы будете этого опасаться.

– Почему вы хотите, чтобы я мучился?

– Потому что, пока вы беспокоитесь о том, как он поступит, вы живы. Так всегда бывает. Страх за себя разрушает, страх за любимых придает смелости.

– Это ужасно. Наблюдать, как живут люди, и говорить себе, что тебе не место рядом с ними. Убедиться, что, несмотря на всю любовь, которую ты можешь им дать, от тебя нет никакого толку…

– Думаю, все родители рано или поздно испытывают подобные чувства.

– Именно это я ощутил сегодня вечером, думая об Эмме.

– Именно это я чувствую сейчас по отношению к вам. Знаете, док, с тех пор как вы приехали, я вижу, как вы постоянно спрашиваете себя, что значит быть отцом. И, наблюдая за вами, я, наверное, нашел ответ. Я думаю, быть отцом – это значит отдавать все, не считая, говорить все, не утаивая, и смириться, когда те, кому вы это даете, распоряжаются вашим даром не так, как вы надеялись.

– Вы замечательный папаша, даже без патронов.

– Знаете что, док? Никогда не нужно говорить молодым, чем все кончится, пусть они сами познают жизнь. Давайте дадим им шанс с удивлением открывать для себя любовь, жестокость этого мира, все, что дает каждый возраст и даже смерть. Пусть жизнь станет для них приключением, а не гладкой дорогой с указателем на каждом повороте. Мы им мешаем, мы учим их своим страхам, демонстрируем свои поражения, лезем с наставлениями. И мы совершенно не способны дать им увидеть наши радости и надежды, которые между тем оправдывают все.

– Если им ничего не говорить, они всегда будут начинать с нуля. И никогда не продвинутся вперед.

– Ошибаетесь. Вот увидите, они сделают лучше. Каждый раз на арену будет выходить кто-то способнее нас и забираться значительно дальше нас.

Полковник вдохнул зимний воздух.

– Ну и денек сегодня выдался. Однако никто не получит ни медали, ни увольнительной на выходные.

– Спасибо, Франсис.

– Не за что, сынок. Скажи, ты же не всерьез решил уехать?

– Если будет нужно, я готов.

– Все здесь очень расстроятся, а кое-кого это просто убьет…

Мужчины посмотрели друг на друга.

– С тех пор как ты у нас появился, Полин стала другой. Раньше она просто выполняла свою работу, сейчас она живет. Благодаря тебе. Куда бы ты ни отправился, не будь дураком, возьми ее с собой.

– Но…

– Только прошу тебя, не надо этих фраз о том, что «уже слишком поздно» или «я ничего собой не представляю». Неважно, преуспел ты в жизни или проиграл, – в любом возрасте можно встретить родную душу.

Тома опустил глаза.

– Вы думаете, Полин согласится…

– Да как можно столько лет учиться и остаться таким балбесом? Вы созданы друг для друга, думаю, даже кошки это заметили.

Полковник снова сделал глубокий вдох, на этот раз поморщившись.

– Чем это так воняет, крыса, что ли, сдохла?

– Это, наверное, от меня… из-за засады, которую Ромен мне устроил, я так и не успел сходить в душ…