Лучший друг

Он снова и снова корил себя за все ужасы, которые учудил в городе. Кто знает, сколько было выживших – три? Пять? Наверняка все погибли, но они знали, на что шли, так что, стараясь на время забыть воспоминания о толпе, собравшейся, чтобы провести своих мужей и парней на войну, он повернулся на бок и тихо зарыдал в ожидании всеобщего порицания и ненависти. Он снова плакал, не зная, как держать себя в руках. У него, как ему казалось, больше не было никого. Его покинули все: любимая девушка, силы, судьба, доверие людей в городе и доверие родного брата, воспоминания о котором казались больнее всего…

– Вот мой боец, – послышался знакомый, такой теплый, по-отцовски приятный голос. – Идти сможешь?

Повернувшись, Егор увидел самое милосердное и доброе лицо в мире, которым брат его никогда доселе не одаривал. Он был весь перевязан, на груди у него было два пореза, пробито плечо, но он смело стоял на ногах и держался как мужчина. Почувствовав себя еще более никчемным, Егор заплакал и прижался к горячему телу брата, на котором до сих пор не затянулись некоторые раны.

Лёша все понял. Он, что очевидно, даже думать не думал о пальцах, отстрелить которые пригрозил Егору, и, конечно, не собирался упрекать его в опрометчивости, которая им двигала перед выходом из дома в Менске. Тогда он пригрозил напомнить ему об этом, но сейчас, видя страдания брата, Лёша решил, что судьба и так всю работу сделала за него. Конечно, он бы этого не сделал, даже зная, что убьет доверие к самому себе и больше никогда не даст обещаний, но сейчас был иной случай. Все бы скорее осудили его за такой поступок, а Егор и без него начинал осознавать всю тяжесть своего проступка.

– Слезы. Все из-за них, – сказал Егор и ударил брата в грудь, даже не осознав этого движения. Лёша немного поежился, но улыбку с лица не стер. – Если бы не они, я был бы сильнее.

Он отодвинулся от брата и еле устоял на ногах. Обтерев лицо, он поднял руки и увидел, что они по-прежнему в крови. Показав грязную ладонь, Егор спросил:

– Где она?

– Похоронена как герой, – ответил Лёша и потупил взгляд. Ему не было так больно, как брату, ведь Маша была для него лишь хорошим компаньоном, но боль Егора как-то особо отдалась у него в голове. Сердце сжалось, и он ответил: – Вру. Не похоронена.

– Почему? – спросил Егор, сжав кулак и готовый тут же разразиться истеричным криком.

– Ее тело не нашли. Машу несли на руках двое солдат, но тех скосило миной, когда мы бежали от деревни дикарей. От их базы остался один пепел и хлебный мякиш.

– Чт… но, но, н-н-н-н-но почему? П-п-почему это со мной, за мои… – запинался Егор, сдерживая очередной ливень рева, который рвался изнутри, словно зверь. – Это за мои грехи? Это с-с-судьба?

– Перестань, братан, – Лёша отпустил его плечо и отвернулся, быстро переменив тему и слегка напрягшись. – Ты впал во что-то типа летаргического сна, пролежав тут четыре с половиной дня. Немного, но все же.

– А Роман Федорович? – спросил Егор, вспоминая в голове события минувшие.

Старший брат замолчал и перевел взгляд на плакат «Комаровы». Немного выждав, он сказал:

– Все с ним в порядке.

– Врешь!

– Вру! – ответил Лёша, не выдержав и вдарив кулаком в стену. – Ему херово, но он дал обещание, что выслушает тебя и сделает все, чтобы понять тебя.

Поднявшись наверх, с трудом выдерживая нахлынувшую боль, Егор отряхнулся и прошагал к выходу из дома. Снаружи стояли три человека – опечаленный и понурый Снов, Женя с костылем и пробитым пулей коленом, Константин из элитного отряда и кот, президент Рей. Спустившись к ним, он получил на руки свою награду – листок со списком, из которого можно было выбрать пять из пятнадцати вариантов. Неуместность и наивность этого жеста была понятна всем, но Снов был человек слова, поэтому отдал ему этот лист просто как формальность. Егор выкинул его, предварительно скомкав. Снова и остальных этот жест никак не удивил.

– Управитель, – отчеканил Егор, прерывисто дыша.

Пройдя через бесчисленные улицы, плотно набитые плачущими женщинами и детьми, которые то окрикивали и освистывали Егора, то подходили и стеснительно благодарили, они дошли до «Клецкого дома». Управитель сидел внутри и смотрел на стойку, сжимая в руках стакан с водой и не проявляя никаких эмоции. Даже намека на что-то в его глазах не было. Увидев Егора, он вскочил, и на лице его появилось такое отчаяние, такая боль исказила его пухлое, строгое выражение, что Егор не выдержал этого и, опустив взгляд, медленно пошагал к нему. Но толстый управитель, вопреки его ожиданиям, не сделал ничего такого, чего он, по его мнению, заслуживал. Подойдя к нему на трясущихся ногах, Роман Федорович обнял Егора и тихо спросил:

– Но за что? – его голос дрогнул так неестественно для него.

– Он убил меня, – протянул Егор, чувствуя, как управитель весь содрогается, обнимая его.

– Что же ты говоришь, мой мальчик! Мой мальчик, о чем ты? – стонал управитель. – Расскажи, что мой сын сделал! За что ты не оставил на нем живого места? Неужели ты поступил так из обиды? Какую боль он причинил тебе?