Луна команчей

Они сняли одежду с молодого кабальеро и привязали его к столбу для сдирания кожи за большой пещерой, когда в лагерь прискакал Тадуэл с новостями, которые, как он считал, Аумадо захочет услышать.

Аумадо сидел на одеяле перед пещерой, наблюдая за старым Гойето, точившим свои ножи для сдирания кожи. Лезвия ножей старика были тонкими как бритвы. Он использовал их только тогда, когда Аумадо хотел, чтобы он снял кожу с человека. Молодой кабальеро допустил, чтобы пума проскользнула к лошадям и убила жеребенка. Хотя Аумадо никогда не ездил — он предпочитал ходить — он был раздражен молодым человеком, позволившим пуме сожрать прекрасного жеребенка.

Аумадо всегда предпочитал солнце, а не тень. Даже в самые жаркие дни он редко входил в большую пещеру или любую из пещер, которые усеивали Желтые Утесы. Он стелил свое одеяло там, где солнце будет освещать его весь день, и весь день он находился под его лучами. Он никогда не закрывался от солнца — он позволял ему делать себя все чернее и чернее.

Тадуэл спешился далеко позади столба и почтительно ожидал, пока Аумадо подзовет его и выслушает новости. Иногда Аумадо подзывал его быстро, но в других случаях ожидание было долгим. Когда старик наказывал кого-то, как это было сейчас, было неблагоразумно прерывать его, независимо от важности новостей.

Аумадо был неторопливым во всем, но особенно он был неторопливым в наказании. Он не наказывал кое-как. Он превращал наказание в церемонию и надеялся, что все в лагере остановятся независимо от того, чем занимаются, и уделят внимание тому, что делают с провинившимся.

Когда юный кабальеро, раздетый и дрожащий от страха, был надежно привязан к столбу, Аумадо жестом показал старому Гойето, чтобы тот шел с ним. Эти два человека были одного возраста и одного роста, но с различным цветом лица.

Гойето был светло-коричневым, Аумадо — как старая черная скала. У Гойето было семь ножей, которые он носил на узком поясе, каждый в мягких ножнах из замши. Возраст согнул его почти вдвое, и у него был только один глаз, но он обдирал людей для Аумадо уже много лет и мастерски владел ножами. Он нес с собой маленький горшок с синей краской, чтобы отметить места, с которых Аумадо хотел снять кожу. Последним человеком, с которого он полностью снял кожу, был немец, пытавшийся ускользнуть с несколькими камнями, взятыми им в одной из пещер Аумадо. Аумадо не нравилось, что кто-то беспокоит пещеры, немец или кто-либо другой.

Тем не менее, он редко заказывал снять кожу с человека полностью — чаще Гойето снимал кожу только с руки, или ноги, или спины, или даже с интимной части. Тадуэл не думал, что наказание будет тяжелым для молодого вакейро, который допустил только маленькую, понятную ошибку.

Скоро он убедился в своей правоте. Аумадо взял маленький горшок с краской и провел линию от затылка кабальеро вниз к его пятке. Ширина линии не достигала даже одного дюйма.

Аумадо поднял ногу юноши, провел линию через подошву его ноги и обошел вокруг него. Затем он тщательно продолжил линию до подбородка юноши.

Аумадо притянул лицо юноши поближе, чтобы тот мог смотреть ему прямо в глаза.

— Я развожу лошадей не для того, чтобы их ели пумы, — сказал он. — Я хочу, чтобы Гойето взял дюйм твоей кожи. Гойето так хорошо управляется с ножами, что ты не почувствуешь ничего. Но если ты почувствуешь, пожалуйста, не вопи слишком громко. Если ты потревожишь меня слишком громкими воплями, у меня может появиться желание, чтобы он ободрал твои яйца или, возможно, одно из твоих глазных яблок.

Затем он вернулся к своему одеялу и сел. Он видел, что Тадуэл что-то хочет рассказать ему. Обычно, пока кого-то пытали, он заставлял своих курьеров ждать. Было трудно осмыслить новости, когда человек кричит на расстоянии всего нескольких футов. Но Тадуэла посылали на север к границе, и не умно было игнорировать новости с пограничных земель.

Он жестом пригласил Тадуэла, который поспешно пошел к нему. Когда он подошел, старый Гойето сделал несколько надрезов и начал сдирать небольшую полоску кожи вниз от затылка молодого кабальеро. Юноша, не понимая, что ему досталось легкое наказание, заорал во всю силу своих легких. Когда Гойето, надрезая, потащил полоску ниже лопаток юноши, тот кричал так громко, что невозможно было услышать доклад Тадуэла. К тому времени, как полоска кожи была отделена от бедер, юноша потерял сознание, и Гойето остановился и присел на корточках у его ног.

Аумадо не одобрял сдирание кожи с человека, потерявшего сознание.

— Два команча подъезжают, — быстро сказал Тадуэл. — Они сейчас почти у Желтого Каньона.

Аумадо был разочарован незначительностью новостей с севера. Два команча ничего не стоили. Он надеялся, что Тадуэл, возможно, отыскал отряд богатых путешественников или, возможно, малочисленный отряд федералов. У богатых людей могли быть деньги и драгоценности, а солдат можно было подвергнуть пыткам.

Он жестом приказал Гойето продолжить, и Гойето стал колоть кабальеро ножами в мошонку, пока тот не очнулся. Скоро он кричал снова, хотя и не так громко.