Лунатики

Если мои фальшивые данные оказались близки к фактическим, это случилось совершенно случайно… Эти комментарии не достойны того, чтобы их печатали. Тем не менее, они доставляют мне удовольствие не забывать, сколько много окольных путей пришлось мне пройти, вдоль скольких стен пришлось мне бродить во тьме в своем невежестве, пока не нашел я дверь, которая позволила пролить мне свет на истину… И таким вот образом пришла ко мне права в мечтах.

К тому времени, когда он завершил Примечания ко второму изданию (объем которых чуть ли не равняется объему оригинала) старик Кеплер разгромил практически каждый момент в книжке Кеплера юного – за исключением имеющей для него субъективную ценность начальной точки для своего длительного путешествия – видения, которое, пускай и остающегося ошибочным в каждой детали, было "мечтой об истине", "вдохновенной дружелюбным Богом". Зато книга содержала в себе мечтания, или зародыши, о большинстве из его последующих открытий, в форме полупродуктов ошибочной центральной идеи. Но в последующие годы, как показывают нам Примечания, эта idée fixe была в интеллектуальном плане нейтрализована столькими оценками и оговорками, что уже не могла повредить работе его ума; в то время как его иррациональная вера в базовую истину осталась, в эмоциональном плане, мотивирующей силой за всеми этими достижениями. Обуздание избыточных психических энергий, порожденных иррациональной навязчивой идеей, до рационального поиска, являлось, похоже, еще одним секретом гения – по крайней мере, гения определенного типа. Этим можно объяснить искаженное видение собственных достижений, столь часто появляющееся среди них. Так, например, в своих Примечаниях к "Мистерии

" Кеплер с гордостью заявляет о каких-то мелких открытиях в своих последующих работах, зато нет ни единого упоминания о первом и втором из его бессмертных Законов, которые каждый школьник связывает с его именем. Примечания, в основном, занимаются планетарными орбитами, но сам факт, что они являются эллипсами (Первый Закон Кеплера) нигде не упоминается; это так же, как если бы Эйнштейн в старости обсуждал свою работу, ни разу не упомянув относительность. Кеплер постановил для себя доказать, что Солнечная Система выстроена словно совершенный кристалл вокруг пяти божественных тел, и открыл, к собственной досаде, что в этом мире доминируют неравномерные и ничем не выделяющиеся кривые; отсюда и его подсознательное табу на употребление слова "эллипс", его слепота к собственному величайшему достижению, но и его же привязанность к тени idée fixe

[209]. Кеплер был слишком разумен, чтобы игнорировать реальность, и в то же время – слишком безумен, чтобы ее ценить.

Современный исследователь заметил в отношении научной революции: "Одним из наиболее любопытных и раздражающих свойств этого всецелом величественного движения является то, что никто из его величайших представителей, похоже, не знал с достаточной четкостью, что он делает и каким образом он это делает" (Барт "Метафизические основы современной физики как науки", Лондон, 1932. Сам Барт представляет собой стоящее заметки исключение из исследователей, о которых идет речь в сноске на этой странице). Так что Кеплер тоже открыл свою Америку, считая, будто бы перед ним Индия.

Но порыв, что вел Кеплера, не был нацелен на какие-либо практические преимущества. В лабиринте кеплеровского ума нитью Ариадны становится его пифагорейский мистицизм, его религиозно-научный поиск гармонической вселенной, управляемой совершенными хрустальными формами или совершенными аккордами. Именно эта нить вела его сквозь неожиданные повороты и головокружительные вращения, в тупиковые ответвления и из них, по направлению к первым точным законам природы, к заживлению тысячелетнего провала между астрономией и физикой, к математизации науки. Свои молитвы Кеплер произнес на языке математики и извлек из своей мистической веры математическую Песнь Песней: