Нет никаких сомнений, кого Кеплер имел в виду под архитектором. Тихо тоже не представляло сложностей угадать истинное мнение Кеплера о нем. Да, он накопил массу ценнейших данных, как не удавалось до него никому иному; он был стар, и ему не хватало храбрости воображения для построения – из всего имеющегося богатства сырьевого материала – новой модели вселенной. Да, в его колонках с цифрами имелись законы, но они были "слишком глубоко укрыты" перед ним, чтобы расшифровать. И, похоже, он чувствовал, что только Кеплер был способен завершить эту задачу – и тут ничто уже не сможет помешать ему в этом завершении; но ирония судьбы заключалась в том, что ни сам Тихо, ни его потомки за стенами Ураниборга, не попробуют плодов его трудов, потребовавших всей жизни. Наполовину разочарованный, наполовину потрясенный собственной судьбиной, он желал, по крайней мере, чтобы Кеплеру тоже было нелегко. Отдавать кому-либо свои ценные наблюдения представляло для Тихо огромную тягость; если Кеплер думал, что сможет попросту захапать их, тогда он жестоко ошибался – что доказывают возмущенные жалобы из его письма:
Кто-нибудь мог бы прибавить: как будто он бросает кости Йеппу под стол. Равно как и: он не разрешал Кеплеру копировать свои данные. В отчаянии, Кеплер даже попросил у итальянского соперника Тихо, Маджини, предоставить его собственные данные взамен на кое-какие, взятые у де Браге. Лишь постепенно, шаг за шагом, Тихо дозревал; и когда он сделал Кеплера ответственным за Марс, ему пришлось раскрыть и все свои данные по Марсу.
Кеплер провел всего лишь месяц в Бенатеке, когда Тихо, в письме, в первый раз намекнул на нарождающиеся между ними двоими сложности; месяцем спустя, 5 апреля, напряжения переродились во взрыв, который мог разнести будущее космологии на кусочки.