Лунные кружева, серебряные нити

Усаживаясь при помощи Данияра в шаткую шлюпку, я заметила, что нас там уже ждут: на вёслах был один из моих пациентов — насупившийся матрос с вечно больными зубами, схватившийся при моём появлении за висящий на шее оберег, и музыкант, не испугавшийся и подавший мне руку.

Открытое искрящееся море казалось мне безобидным и даже приветливым. Я наблюдала, как под лодкой играли на глубине рыбы. Небо было абсолютно чистым, а вдали парили птицы — значит, суша совсем рядом. Вот если бы нам оставили шлюпку, клянусь, я бы гребла не покладая рук к вожделенному берегу.

Как только мы приблизились к маленьким островкам, музыкант бросил вёсла, оставив их в уключинах, вытащил из-под лавки пистоль и протянул Данияру:

— Лучше убьёшь, чтоб не мучилась. Эх, жалко — красивая, чертовка!

И Данияр зачем-то принял этот прощальный «подарок». Ну и ладно, ему виднее. Быть может, на акул будем охотиться, или альбатроса подстрелим.

Высадились мы на самом большом из островков, шагов сорок в диаметре. Данияр спрыгнул в воду, взял меня на руки и вынес на берег, поставив на чистый, серебристо-белый песок. Следом музыкант вынес все наши вещи: два небольших узла да медицинский ящик. Перекинулся парой слов с Данияром, пожал ему руку, кивнул мне и побрёл по воде, возвращаясь в шлюпку.

Я не стала провожать их взглядом, даже ни разу не обернулась, что бы взглянуть на удаляющийся корабль. Сначала я обошла весь островок. Видно было, где, играя синими красками, начинается глубина, а где опять виднеется освещённая солнцем мель, выводящая на следующий близлежащий островок. По-хозяйски порывшись в вещах, я расстелила кое-что из одежды (не моей, конечно) на влажный песок, сняла неуместные здесь башмаки, высыпая из них мелкий песочек и села. Данияр примостился рядом. Я не сводила взгляда с горизонта, прикрывая ладонью глаза от яркого солнца и всматриваясь в синюю даль.

— Галтия в той стороне? — спросила я.

— Уже попутного судна ждёшь?

— Так и есть. Ведь капитан сказал, что галтийские суда здесь кишмя кишат.

— Он слегка ошибся. Скорее, намеренно, чем случайно. Пути пролегают чуть западнее, здесь небезопасное для судов место. Сейчас эти островки заметны, а во время прилива судно запросто сядет на мель.

— Ты хочешь сказать, что во время прилива эти острова скрываются под водой? Совсем-совсем?

— Не знаю наверняка. Будем надеяться на лучшее. Возможно, какой-нибудь корабль всё же пройдёт рядом. Но, поскольку песок здесь сырой, могу с уверенностью сказать, что во время прилива вода закрывает остров. Вопрос, на сколько.

— Но капитан сказал, что у нас есть шансы! Он на нашей стороне!

— Не будь такой наивной, капитан на своей стороне. Он мог бы утихомирить команду, просто заперев нас в карцере. И, если бы он верил в наше чудесное спасение, мог бы дать с собой хотя бы пресной воды и не высаживать меня на территории противника в форме с нашим гербом и нашивками. Скорее всего, такого лазутчика казнят на месте, без суда и следствия.

Эти слова меня немного озадачили. Но я не теряла надежды, беспрестанно всматриваясь в чистый горизонт. Когда мне надоело это занятие, я переключила своё внимание на мелких крабов, которые гонялись у кромки воды друг за другом и преследовали более мелких созданий, рассчитывая пообедать ими.

Мы сидели рядом до самого вечера, держась за руки и почти не разговаривая. С самыми близкими людьми ты можешь не разговаривать часами, и при этом в воздухе никогда не повиснет неловкая пауза. Не придётся заполнять тишину пустой болтовнёй, потому что ты и так чувствуешь его, читаешь мысли по глазам и едва заметным движениям. И больше ничего не надо, никаких слов. Тебе спокойно, тепло и уютно…

Уже совсем стемнело. Ночь небрежно расплескала по бархатному небосводу звёзды, как краску на холсте. Луна прогнала дневное светило, требуя уступить это место ей. Она смотрелась в море, как в зеркало, подобно прекрасной деве. И её колдовское отражение дрожало на воде, колеблющееся волнами.

— Ты плавал когда-нибудь в лунной дорожке? — обернулась я к Данияру.

— Нет. А ты?

Вместо ответа я стала снимать с себя одежду.

— Ты что это задумала? Полагаешь, легко вот так спокойно наблюдать за этим?

Я бросила в него платье.

— Но ты же сама сказала, пока всё не вспомнишь — я для тебя чужой!

Затем в него полетели чулки, играя в лёгком ветерке шёлковыми лентами.

— Мне не нужно ничего вспоминать, чтобы понять, как сильно я люблю тебя.

— Так это что, намёк?

Последней я сбросила нижнюю тонкую сорочку. На мне остался лишь мой серебряный амулет.

— Какие же вы, мужчины, тугодумы недогадливые, — я побежала в море, поднимая прозрачные брызги.