Лунный камень

— На моемъ мѣстѣ, мистеръ Блекъ, вы вспомнили бы, что мистеръ Канди взялъ васъ къ себѣ помощникомъ въ такихъ обстоятельствахъ, вслѣдствіе которыхъ вы стали должникомъ его на всю жизнь. На моемъ мѣстѣ, вы видѣли бы, что ему становится часъ отъ часу хуже, и скорѣе рискнули бы всѣмъ на свѣтѣ, чѣмъ допустили, чтобъ единственный на землѣ другъ умеръ на вашихъ глазахъ. Не думайте, что я вовсе не сознавалъ своего страшнаго положенія! Бывали минуты, когда я чувствовалъ все горе моего одиночества, всю опасность ужасной отвѣтственности. Будь я счастливый, зажиточный человѣкъ, мнѣ кажется, я палъ бы подъ бременемъ взятой на себя обязанности. Но у меня никогда не бывало счастливой поры, на которую я могъ бы оглянуться; никогда у меня не было спокойствія духа, которое я могъ бы поставить въ противоположность тогдашней тревогѣ ожиданія, — и я остался непоколебимо вѣренъ своей рѣшимости до конца. Въ то время дня, когда моему паціенту становилось лучше, я пользовался необходимымъ отдыхомъ. Въ остальныя же сутки, пока жизнь его была въ опасности, я не отходилъ отъ его постели. На закатѣ солнца, какъ всегда бываетъ, начинался свойственный горячкѣ бредъ. Онъ болѣе или менѣе длился всю ночь и вдругъ прекращался въ то страшное время ранняго утра, — отъ двухъ до пяти часовъ, — когда жизненныя силы самыхъ здоровыхъ людей наиболѣе ослаблены. Тогда-то смерть коситъ обильнѣйшую жатву жизни. Тогда-то я вступалъ въ бой со смертью у постели, споря за то, кому изъ насъ достанется лежащій на ней. Я ни разу не поколебался продолжить лѣченіе, на которое поставилъ все, какъ на карту. Когда вино оказалось недѣйствительнымъ, я испыталъ водку. Когда прочія возбудительныя утрачивали свое вліяніе, я удваивалъ пріемъ. Послѣ долгаго ожиданія, — подобнаго, надѣюсь, Богъ не допуститъ мнѣ пережить еще разъ, — насталъ день, когда быстрота пульсаціи слегка, но все-таки замѣтно, уменьшилась; и что еще лучше, въ самомъ біеніи пульса произошла перемена: оно стало несомнѣнно тверже и сильнѣе. Тогда

я понялъ, что спасъ его; и тутъ, признаюсь, я не выдержалъ. Я положилъ исхудалую руку бѣдняги обратно на постель и всплакнулъ навзрыдъ. Истерическое облегченіе, мистеръ Блекъ, больше ничего! Физіологія учатъ, — и весьма справедливо, — что нѣкоторые мущины родятся съ женскимъ темпераментомъ, — и я одинъ изъ нихъ!

Онъ изложилъ это сухое, научное оправданіе своихъ слезъ совершенно спокойно и безыскусственно, какъ и все что говорилъ до сихъ поръ. Тонъ и манера его съ начала и до конца обличала въ немъ особенное, почти болѣзненное желаніе не навязываться на мое участіе.

— Вы, можетъ-быть, спросите, зачѣмъ я докучалъ вамъ этими подробностями? продолжилъ онъ:- по-моему, это было единственное средство, мистеръ Блекъ, подготовить васъ какъ слѣдуетъ къ тому, что я хочу вамъ сказать. Теперь, когда вамъ извѣстно въ точности, каково было мое положеніе во время болѣзни мистера Канди, вы легко поймете, какъ сильно я нуждался по временамъ въ противодѣйствіи нравственному гнету какимъ-нибудь развлеченіемъ. Нѣсколько лѣтъ тому назадъ я возымѣлъ претензію написать, въ часы досуга, книгу, посвященную собратьямъ по профессіи, — книгу по чрезвычайно запутанному и мудреному вопросу о мозгѣ и нервной системѣ. Трудъ мой, по всей вѣроятности, никогда не будетъ конченъ, а конечно, ужь никогда не напечатается. Тѣмъ не менѣе я часто короталъ за нимъ часы одиночества, и онъ-то помогалъ мнѣ проводить тревожное время, исполненное ожиданій, у постели мистера Канди. Я, кажется, говорилъ вамъ, что онъ бредилъ? и указалъ время, въ которое бредъ начинался?

— Да.

— Я довелъ тогда мое сочиненіе до того отдѣла, который касался именно вопроса о бредѣ. Я не стану болѣе докучать вамъ моею теоріей по этому предмету; ограничусь лишь тѣмъ, что вамъ теперь интересно будетъ узнать. Въ теченіи моей медицинской практики, мнѣ часто приходило въ голову сомнѣніе, имѣемъ ли мы право, — въ случаяхъ болѣзни съ бредомъ, — заключать, что утрата способности связно говорить необходимо влечетъ за собой утрату способности связно мыслить. болѣзнь бѣднаго мистера Канди подала мнѣ возможность провѣрить это сомнѣніе на опытѣ. Я владѣю искусствомъ скорописанія и могъ записывать всѣ «бредни» больнаго, по мѣрѣ того какъ онѣ вырывалась изъ устъ его. Понимаете ли, мистеръ Блекъ, къ чему я привелъ васъ наконецъ?

Я понималъ это весьма ясно и съ нетерпѣніемъ ждалъ продолженія.