Лужок Черного Лебедя

— Кто дрочит на скорость в сарае у Стреншема, тому, наверно, не стоит обзывать других педиками, а? — проговорил Алан Уолл, искоса поглядывая на Гэри Дрейка.

Мы все, даже Максина, уставились на Гэри Дрейка.

— Я тебя не знаю, и ты все врешь, говнюк! — рявкнул Гэри Дрейк.

Тощий Клем Остлер по-старушечьи захихикал.

— Говнюк? — Алан Уолл был только на год старше нас, но он-то мог сделать из Гэри Дрейка омлет. — Ну-ка поди сюда и скажи это еще раз.

— У тебя глюки! Я сроду не бывал в сарае у Стреншема!

— А, ну щас! Мои гляделки что увидят, сроду не забудут! — Алан Уоттс постучал себя по вискам. — Ты был с таким тощим длинным парнем из Бертсмортона. Вечером, две недели назад, вы сидели на сеновале над хирфордширскими молочными коровами…

— Мы были пьяны! Это было только для смеху! Я не собираюсь слушать какого-то сраного цыгана…

Гэри Дрейк попятился.

Алан Уолл перемахнул через прилавок. Не успели его ноги коснуться земли, как Гэри Дрейк обратился в бегство.

— Вы его кореша? — Алан Уолл надвинулся на Литтла и Крума. — А?

Те попятились, как пятятся от лениво бредущего леопарда.

— Н-не то чтобы…

— Пушистого инопланетянина! — Максина встала на цыпочки и показала пальцем. — Можно мне пушистого инопланетянина?

* * *

— Мой папка был профессиональным борцом, выступал под кличкой «Ред Рекс». Он не был рыжий, и политического тут тоже ничего не было.[62] Ему просто нравилось, как это звучит. Ред Рекс был главным борцом Гусиной ярмарки. Лет сорок назад. Тогда все было жестче, и пояса затягивали сильнее. Моя семья ездила за караваном старика Мерси Уоттс, кочевала от гава[63] к гаву по Ившемской долине, по долине Северна, торговала лошадьми с другими цыганами, фермерами и заводчиками. На ярмарках у людей обычно много свободных денег, так что мужчины чувствуют себя богачами и не прочь поставить на бойца фунт-другой. Находили сарай, ставили сторожей на случай, если гаввы

явятся — это если от них не удалось откупиться заранее, и папка дрался со всеми желающими. Папка был не самый крупный из шести братьев, так что против него ставили сумасшедшие вонга,[64] просто пачками — на то, что его свалят с ног или кровь ему пустят. С виду посмотреть, он был ничего особенного. Но, скажу я вам, он гасил удары, как скала! Скользил, как дерьмо в гусиных кишках. И имейте в виду, тогда дрались без перчаток! Голыми кулаками! Первое, что я помню в своей жизни, — это как я смотрю папкин бой. Сейчас все бойцы — профессиональные тяжеловесы, или полицейские из частей для подавления беспорядков, или еще что-нибудь такое, но тогда все было по-другому. Как-то зимой, — тут Клема Остлера на секунду заглушил визг с аттракциона «Летающие чашки», — как-то зимой до нас дошел слух про этого огромного сукина сына, валлийца. Не человек, а великан, серьезно, шесть футов восемь дюймов, или даже девять. Из Энглси. Его так и звали. В ту зиму, если сказать «Энглси», все сразу понимали, о ком ты. Говорили, что он с боями движется на восток и по дороге гребет деньги лопатой — разбивает борцам черепа, как скорлупки. Один кузнец в Чешире, по фамилии Макмагон, умер после полураунда с Энглси. Другому человеку пришлось ставить железные пластины в череп. Трое или четверо поднялись на ринг здоровыми, а уносили их калеками на всю жизнь. Энглси везде раззвонил, что собирается найти Ред Рекса на Гусиной ярмарке, прямо тут, в Лужке Черного Лебедя. Измолотить в кашу, содрать шкуру, а мясо закоптить и продать на свиноферму. И конечно, только мы добрались до нашей старой ач-тхен возле Пиг-лейн, люди Энглси тут как тут. Сказали, что не двинутся с места, пока бой не кончится. Приз был двадцать гиней! Все забирал тот, кто дольше удержится на ногах. Тогда это были неслыханные деньги.

— И что сделал ваш отец? — спросил Дин.

— Ни один боец не бежит от вызова, и ни один цыган тоже. Репутация — это всё. Мои дядья собирались скинуться на нужную призовую сумму, но отец и слышать не хотел. Вместо этого он договорился с Энглси и поставил на кон все, что у нас было — до последней щепки. Всё! Наш фургон — это наш дом, вы поняли? — сервиз «Краун дерби», постели, собак, блох на собаках — вообще всё. Если мы проиграем, окажемся с голым задом. Некуда идти, не на чем спать, нечего есть.

— И что было дальше? — спросил я.