Лужок черного лебедя

— Аптон? Вы добежали до реки в Аптоне? (мистер Макнамара представил себе газетный заголовок: «ТРИ УЧЕНИКА ЧУТЬ НЕ УТОНУЛИ ПО ВИНЕ УЧИТЕЛЯ») Я имел в виду вот этот мост, кретины! Тот, что за теннисными кортами! С какой стати мне посылать вас в Аптон без присмотра?

Росс Уилкокс сохранял предельно серьезное выражение лица.

— Пот равен успеху, сэр.

Мистер Макнамара свел этот бесполезный спор к ничьей, желая лишь, чтобы последнее слово осталось за ним.

— У вас, ребятки, серьезные проблемы, и самая большая из них — это я! — Сказал он.

Когда он ушел в каморку мистера Карвера, Уилкокс и Дрэйк собрали вокруг себя всех крутых пацанов и всех середняков. Через минуту Уилкокс крикнул:

— Р-раз, два, р-раз, два, три, четыре!

И все, кроме прокаженных, запели песню, подражая мелодии «John Brown's body lies a moldering in the grave»[35]:

Мистер Макнамара любит подставлять свой зад,Мистер Макнамара любит подставлять свой зад,Мистер Макнамара любит подставлять свой зад,И еще он любит детские зады — за-ды!Славься, славься Макнамаааара!Его любовник — мистер Каааарвер!Его любовник — мистер Каааарвер!Но он любит изменять ему с детьми — с деть-ми!

Мальчишки пели все громче и громче. Возможно, они думали: «если я струшу и попытаюсь петь тихо, то меня сгноят так же, как Джейсона Тейлора». Или, возможно, массовое хулиганство просто придает смелости. Возможно, хулиганы подобны древним охотникам, жившим в пещерах. Кровь нужна им как топливо, и чем больше крови — тем они активнее.

Дверь в раздевалку резко распахнулась.

Песня тут же стихла, так резко, словно ее и не было.

Распахнутая дверь ударилась о резиновый блокиратор в полу и так же резко закрылась, ударив мистера Макнамару по лицу.

Сорок с лишним мальчишек зажали себе рты, с трудом сдерживаясь, чтобы не заржать во весь голос.

— Я бы назвал вас стадом свиней! — Завизжал мистер Макнамара. — Но это будет оскорбление для животных!

«Ууууу» — эхо его вопля завибрировало в стенах.

Иногда ярость — это страшно, но иногда — смешно.

Мне было жаль мистера Макнамару. Мы с ним в чем-то похожи.

— Кто из вас… — Макнамара усилием воли сдержал слова, которые могли стоить ему увольнения, — охломонов, достаточно смел, чтобы оскорбить меня прямо сейчас, в лицо, а?

Длинная, насмешливая пауза.

— Ну же! Спойте еще! Давайте. ПОЙТЕ! — Этот вопль должно быть продрал ему глотку. В нем было много злости, но я слышал еще и отчаяние. Ему предстоит еще сорок лет вот-этого-всего. Макнамара оглядел своих мучителей, пытаясь придумать новую стратегию.

— Ты!

К моему великому ужасу он обращался ко мне.

Он видимо опознал во мне того самого мальчика, которого втоптали в грязь. Ему казалось, что я с удовольствием сдам своих мучителей.

— Имена.

Я сжался так, словно сам Дьявол направил на меня взгляд своих восьмидесяти глаз.

Есть одно железное правило. Оно огласит: ты не должен стучать на людей, даже если они заслуживают этого. Учителям не понять.

Макнамара скрестил руки на груди.

— Я жду.

Мой голос был тонок, как паутинная нить.

— Я ничего не видел, сэр.

— Я сказал «имена»! — Рука его сжалась в кулак и задрожала. Он был на грани. Но, вдруг, в раздевалке погас свет — словно солнечное затмение.

Мистер Никсон, директор, материализовался в дверном проеме.

— Мистер Макнамара, этот мальчик — ваш обвиняемый, главный подозреваемый или информатор?

(через десять секунд все решится — я буду либо свободен, либо мертв)

— Он, — мистер Макнамара тяжело сглотнул, понимая, что его карьера в школе на кону, — он говорит, что «ничего не видел».