Холли Деблин схватила меня за уши (они у меня великоваты, честно говоря) и притянула к себе. Наш третий поцелуй длился дольше, чем песня «Планета Земля» группы Дюран-Дюран. Холли положила мою руку туда, где я мог чувствовать ее сердцебиение под своей ладонью.
— Привет, Джейсон.
В зале было довольно темно; свет давали только гирлянды на рождественской елке и наш газовый камин. Все это выглядело как пещера Санта Клауса. Телевизор был выключен. Отец просто сидел там, в этом цветастом рождественском сумраке. Но по тону его голоса я понял: он знает все о Ниле Броусе и превращенном в вафлю калькуляторе.
— Как дискотека?
— Неплохо (ему было наплевать на дискотеку). Как Оксфорд?
— Оксфорд как Оксфорд. Джейсон, нам надо поговорить.
Я повесил свою черную куртку на вешалку. Я знал, что обречен. «Надо поговорить» — это значит, что говорить будет он, а я буду слушать. Но сегодня все было иначе, я был другим, Холли Деблин каким-то образом поменяла контакты в моей голове.
— Пап, а можно я сначала скажу?
— Конечно. — Отец выглядел спокойным. Но вулканы ведь тоже выглядят спокойными за секунду до того, как взорвутся. — Говори.
— Я должен сказать тебе две важные вещи. Очень важные. Правда.
— Да, я догадываюсь. У тебя был очень интересный день сегодня в школе.
— Это одна из них, да.
— Мистер Кемпси звонил. Насчет того исключенного мальчика.
— Нил Броус. Да. Я… я заплачу за калькулятор.
— Не нужно. — Отец был слишком истощен. — Утром я пошлю его отцу чек. Он, кстати, тоже звонил. Я имею в виду, отец Нила Броуса. И он извинился передо мной (вот это новость!). Просил меня забыть о калькуляторе. Но я в любом случае пошлю чек. Если он решит не обналичивать его, то это будет его выбор. Но, мне кажется, я должен кое-что сказать на этот счет.
— Что?
— Твоя мама, возможно, захочет отчитать тебя, но… — Он пожал плечами. — Мистер Кемпси сказал мне, что эти парни очень долго издевались над тобой. И мне очень жаль, что нас с мамой не было рядом, и ты не видел в нас поддержки, не чувствовал, что можешь прийти к нам со своей проблемой. Я не могу винить тебя в этом.
Я вдруг вспомнил о звонке Джулии.
— А мама дома?
— Мама… — в его глазах появилась тревога. — Она сегодня останется у Агнесс.
— В Челтенгэме? (Это не имеет смысла. Мама никогда не ночует нигде, кроме дома. Разве что у тети Эллис)
— У нее сегодня была очень поздняя встреча с важным клиентом.
— А почему она не упомянула об этом за завтраком?
— Ты хотел сказать мне две вещи. Какая вторая?
Я двенадцать месяцев оттягивал этот момент.
— Давай, Джейсон. Я не думаю, что это настолько плохо.
О да, пап, поверь, это именно настолько плохо.
— В январе озеро в лесу промерзло до дна, помнишь? Там было очень… (Палач заблокировал «скользко»)… мы с ребятами катались по льду, валяли дурака, и у меня в кармане были дедушкины часы «Омега» (Палач заблокировал слово «Seamaster»). — Я говорил, и мне казалось, что все это нереально, что я сплю. — Часы, которые он купил, когда служил (Господи, теперь я не могу сказать даже «во флоте»)… был в Адене. И я упал. — Пути назад не было. — И разбил часы. Вдребезги. Я провел целый год, пытаясь найти замену. Но те, что я нашел, стоили около девяти сотен фунтов. А у меня нет таких денег. Естественно.
Ни один мускул не дрогнул на его лице.
— Мне очень жаль. Это было глупо — брать часы с собой.
Я был готов к тому, что отец взорвется в любую секунду и уничтожит меня.
— А, не важно (взрослые часто говорят нужные слова в нужный момент). Это всего лишь часы. Никто ведь не пострадал, никому не оторвало ногу, как тому парню, Россу Уилкоксу. Никто не умер. Просто впредь будь осторожен с хрупкими вещами. А эти часы — от них что-нибудь осталось?
— Только ремешок и корпус.
— Не выкидывай их. Возможно, какой-нибудь часовщик сможет переставить в них механизм из других часов «Омега». Никогда не знаешь. Может, ты встретишь часовщика, когда будешь работать лесником в долине Лауры, во Франции.
— То есть, ты не злишься? И не накажешь меня?
Отец пожал плечами.
— Ну, мне кажется, ты уже достаточно натерпелся.
Я не смел даже надеяться на то, что этот разговор закончится настолько мирно.
— Ты ведь тоже хотел сказать мне что-то, да, пап?
Он сглотнул.
— Ты очень хорошо украсил елку.
— Спасибо.
— Нет, это тебе спасибо. — Он глотнул кофе из чашки и поморщился. — Я забыл положить сахарозаменитель. Принеси мне, пожалуйста, с кухни, малыш?
«Малыш»? Отец не называл меня так уже сто лет.
— Конечно. — Я зашел на кухню. Там было ужасно холодно. После признания я чувствовал облегчение внутри, словно сила тяжести ослабла. Я взял пачку сахарозаменителя, чайную ложку, блюдце и вернулся в зал.
— Спасибо. Садись.
Отец надавил на крышку, и маленькая таблетка аспартама, булькнув, утонула в его «Нэскафе». Он размешал кофе и взял в руки чашку и блюдце.
— Иногда…
Возникла неловкая пауза — она росла, и росла, и росла.
— Иногда бывает, что ты любишь двух людей одновременно, но это две разные любви.
Я видел: чтобы сказать это, ему пришлось приложить почти сверхчеловеческое усилие.
— Понимаешь?