Лужок черного лебедя

— Я просто хочу разделаться сразу со всей домашкой на лето и забыть о ней. — Ответил я.

И вот что странно: работа над переводом вовсе не казалась мне утомительной и скучной. И уж всяко она была интересней, чем наши уроки французского. Да что там! Полиэтиленовые пакеты интересней, чем наши уроки французского с этой идиотской книгой Yopla Boum! Le francias pour tous! Обычно мы долго и нудно читаем что-нибудь о неких Manuel, Claudette, Marie-France, Monsier et Madame Berry. Я даже хотел попросить мисс Уич, учительницу французского, проверить мой перевод. Но передумал. Ведь если меня застукают чем-то подобным, это плохо отразится на моей и без того худой репутации. Прослыть заучкой, да еще и по такому девчачьему предмету, как французский, — нет, спасибо.

Перевод — это нечто среднее между написанием стихотворения и решением кроссворда. Многие слова бесполезно искать в словаре, они похожи скорее на грамматические шурупы, скрепляющие предложения. И ты можешь часами пялиться на них, пытаясь понять, что они значат. Но если понял, то уже никогда не забудешь. Le grand Meaulnes («Большой Мольн» по-нашему) — это история о мальчике по имени Августин Мольн. Он обладает неким очарованием, как Ник Юи, и это позволяет ему влиять на людей. Он снимает комнату в квартире у Франциско, сына учителя. И именно Франциско рассказывает нам его историю. И все это время мы слышим шаги Мольна в комнате наверху, еще до того, как увидим его воочию. Это гениально!

Я решил попросить мадам Кроммелинк научить меня французскому. Правильному французскому, а не тому, который мы проходим в школе. Я уже даже позволил себе помечтать о том, как получу аттестат и тут же отправлюсь во Францию. А там — французские поцелуи! Те самые, с языком.

Дворецкий не открывал целую вечность. Даже дольше, чем на прошлой неделе.

Мое нетерпение нарастало, я чувствовал, словно кто-то пытается оттянуть мое французское будущее. Я надавил на звонок.

Дверь тут же распахнулась, и на пороге возник мелкий, розоволицый мужичонка, весь в черном.

— Здрас-сте.

— Здрасте.

Дождь усилился.

— Здрас-с-сте.

— Вы — новый дворецкий?

— Дворецкий? — Розовощекий рассмеялся. — Господь милосердный, нет! Я Франциск Бенедикс. Священник церкви Святого Гавриила. — Только теперь я заметил его белый воротничок, похожий на собачий ошейник. — А ты кто?

— Я пришел увидеть мадам Кроммелинк.

— Франциск! — Шаги по деревянной лестнице — скрип-скрип-скрип (обувь на каблуках) Женский голос донесся из глубины дома. — Если это установщики антенн, скажи им, что я уже пробовала крутить ручку во все стороны, но без толку, они, должно быть, вырубили вещание… — Она заметила меня.

— Этот паренек хочет увидеть Еву.

— Этому пареньку лучше зайти. Во всяком случае, пока не утихнет дождь.

Сегодня зал был мрачным, темно-синим, словно пещера, скрытая за водопадом. Краска на синей гитаре облупилась и теперь шелушилась, словно экзема. В золоченой раме была новая картина: умирающая женщина в лодке, рука ее свисает за борт, кончики пальцев касаются воды.

— Спасибо. — Сказал я. — Мадам Кроммелинк ожидает меня.

— С чего бы это ей тебя ожидать? — Жена священника не просто задавала вопросы, она словно тыкала ими в меня, как палкой. — Ой, да ты наверно Марждори Вишамптон младший, готовишься к конкурсу орфографии?

— Нет, — сказал я, не желая называть свое имя.

— Тогда, — ее улыбка выглядела настолько фальшиво, что мне казалось, она сейчас отклеится и упадет на пол, — как тебя зовут?

— Эм, Джейсон.

— Джейсон кто?

— Тейлор.

— А, припоминаю… Кингфишер Медоус! Сын Хелен Тейлор. Бедные соседи миссис Касл. Твой отец — большая шишка в супермаркете «Гренландия», да? А сестра этой осенью уедет в Эдинбург. Я встретила твою мать один раз, на выставке, в прошлом году. Она выставляла свою картину «Замок Истнор». Мне очень жаль, что у нее ничего не вышло. Она больше не появлялась там. Половина прибыли ушла Кристиану Айду.

Она ожидала, что я тоже скажу: «да, очень жаль», но я упорно молчал.

— Так что, Джейон, — сказал священник, — миссис Кроммелинк уехала. Очень неожиданно.

Ох…

— Но она ведь вернется в любой… (жена священника раззадорила Палача. Я застрял на слове «момент»)

— «Момент»? — Жена священника фальшиво улыбнулась, словно не заметила моего заикания. От этой ее улыбки у меня кровь застыла в жилах. — Вряд ли. Ее больше нет! Ударение на слове «нет». Такое случается…

— Гвендолин! — Священник поднял руку, словно стыдливый мальчик в классе (я вспомнил имя «Гвендолин Бенедикс». Этим именем подписана половина статей в церковной газете). — Мне кажется, это не уместно…

— Чепуха! К обеду об этом узнает вся деревня. Правду не скроешь. У нас чудовищные новости, Джейсон. — Глаза Гвендолин Бенедикс горели. — Кроммелинков экстрадировали.

Я не был уверен, что понимаю значение этого слова.

— Арестовали?