Львиное Око

Пронзительным и четким голосом он задал мне два вопроса о Турции. Потом с поразившей меня любезностью произнес: «Я знал вашу мать», после чего отпустил меня. Когда я выходил из кабинета, не сводя с него глаз, кайзер не удостоил меня ни единым взглядом, углубившись в чтение какого-то документа. До сих пор вижу, как сидит поздно вечером этот одинокий человек с седеющими волосами, вырабатывая политику, которую он не обсуждал ни с кем, кроме лица, приведшего меня к нему, или, пожалуй, старшего сына.

Я поклялся отдать за него жизнь. И я сделал это.

После того приема мой престиж поднялся настолько, что я был вправе принимать самостоятельные решения.

Мы с Мата Хари представляли собой прекрасную пару. Сезон был великолепен; Берлин словно предчувствовал, что никогда уже не станет прежним Берлином. Мой посол даже предупредил меня, чтобы я не допустил перерастания моей связи со столь ослепительной женщиной в нечто большее. Мне удалось убедить его, что на такие глупости я не способен и что, кроме всего, я неисправимый холостяк. Он отнесся к моим словам благосклонно, но напомнил, что такие женщины нередко бывают агентами крупных держав, и не велел ей ничего говорить.

Отель «Адлон» был действительно гнездовьем шпионов, но рослый белокурый дипломат, влюбленный в театральную диву, вряд ли мог у кого-то вызвать подозрение. Из осторожности я использовал Герши лишь изредка. Я просил ее задавать известным господам, завсегдатаям ресторанов, где встречались люди со всего света, определенные вопросы и передавать мне слово в слово их ответы. Она добросовестно выполняла эти поручения. И мужчины, глядя в ее огромные темные глаза, доверялись ей.

Берлин — не Турция. Тут никто не спрашивал в лоб, где находятся оборонные заводы или каково количество запасных полков. Даже политические вопросы конкретного содержания могли вызвать подозрение у столь искушенных клиентов. Однако важно было знать, как относились те или иные лица к конкретным проблемам. В таких делах ей не было равных.

Я сообщил Герши, что работаю на благо Нидерландов ради сохранения мира, и она мне поверила. Ей хотелось верить. Она боялась смерти, а значит, и войны.

Я сказал, что попросил начальство перевести меня в Париж и что возьму ее с собой!

— Ты и вправду меня любишь! — радостно воскликнула она. — Что я тебе говорила?

Решив захватить ее с собой в Париж и там обосноваться, я думал не о ней, а о собственных интересах: «Прикрываясь ее обаянием, пользуясь ею как любовницей и хозяйкой моего дома, я всегда буду рядом. Она будет наживкой, а я удильщиком. Она будет соблазнять, а я разрабатывать планы».

Можно было не опасаться, что, ведя столь праздный образ жизни, она утратит свою привлекательность. Мата, словно атлет, постоянно поддерживала свою форму. Когда я подшучивал над ней, видя, как она, лежа на бархатном ковре спальни, по многу раз отжимается, она напоминала мне, что упражнения танцовщицам столь же необходимы, как пища.

Пока она оставалась мне верна. Она по природе своей была женщиной преданной. Позднее мне не раз пришлось унижать ее, как это делают сутенеры. Я даже был настолько глуп, что пообещал Адаму передать ее на один день, вернее, ночь. Ему страшно хотелось обладать ею, и он понимал, что подобрать к ней ключи сможет лишь с моей помощью. Но он не представлял себе, насколько она чиста. В этом была моя ошибка.

В апреле мне пришлось поехать в Гаагу, чтобы обсудить мою работу в Париже. Я предложил Герши съездить в Ниймеген, где училась ее дочь. Там мы должны были встретиться. План был разработан заранее.

Госпожа Маргарита Мак-Леод сняла квартиру на Ваале, недалеко от пансионата, где жила ее девочка. Все шло как по писаному, но когда приехал я, то выяснилось, что дела из рук вон плохи.

Бедная Герши от души пыталась наладить дружбу с шестнадцатилетней девушкой, которую оставила младенцем. Бэнда-Луиза — неуклюжий, неприветливый, неряшливый подросток — была расстроена и крайне озадачена появлением матери, которая заплетала волосы в две толстые косы, чтобы подчеркнуть свою «туземную» внешность, и при появлении которой на улице все начинали шушукаться. Более того, кадеты местного военного училища все как один влюбились в нее. Ян Зелле, брат Герши, был выпускником этого училища, и под этим предлогом кадеты каждый день заходили к госпоже Мак-Леод на чашку кофе. После того как один из них, старшекурсник, был задержан в два часа ночи, когда попытался вернуться в здание училища, на доске приказов было вывешено следующее объявление:

ПОСЕЩЕНИЕ КВАРТИРЫ Г-ЖИ МАК-ЛЕОД

ЗАПРЕЩЕНО.

ВСЯКИЙ КАДЕТ, КОТОРЫЙ ТАМ ПОЯВИТСЯ,

БУДЕТ НЕМЕДЛЕННО ИСКЛЮЧЕН.

Сами понимаете, произошел скандал в городском масштабе.

Бэнда-Луиза желала лишь одного — чтобы мать умерла или уехала. А Герши хотелось, чтобы дочь ее любила. Она стала настолько добродетельной, что даже мне не разрешала оставаться надолго.