Львиное сердце

– После гибели Вероники Торопцев недолго прожил в Тайгинске. Продал родительскую квартиру и уехал куда-то. Дальнейший его путь мне проследить не удалось. Меня к тому времени и самого здесь не было. Начальство каким-то образом узнало о моем частном расследовании, видимо кто-то донес… Я получил разнос за то, что занимаюсь не своим делом. А потом мне предложили командировку в «горячую точку». Отказаться я не мог, это было бы стыдно… Ну а когда я вернулся, все уже остыло и быльем поросло. Жизнь началась как будто сначала. И вот ведь судьба – через столько лет все опять вернулось…

Телефон в кармане Сарычева снова ожил. Он вынул трубку и отошел. Боб и Баженов молча ожидали.

– Ну вот, – вернувшийся Сарычев выглядел невеселым. – Нечем мне вас порадовать, друзья. Особняк в «Сосновом раю» продан. За несколько дней до этого в частный пансионат для пожилых людей поступила Мартемьянова Елена Аркадьевна. Было оплачено ее месячное проживание там, но через день после поступления старушка скончалась…

– От инфаркта? – спросил Баженов.

– Точно, – со вздохом подтвердил он.

– И что? Что теперь будет? – вскинулся Баженов.

– Будем искать, – снова вздохнув, ответил Сарычев. – Будем искать…

Инга нехотя допила кофе, казавшийся ей невкусным, выплеснула остатки в раковину, небрежно сполоснула кружку, поставила ее в шкафчик и рассеянно уперлась взглядом в кухонное окно. День сегодня пасмурный, серый, накрапывал дождь. И так же пасмурно, хмуро и тоскливо было у нее на душе, слезы подступали к глазам…

Инга уже неделю как выписалась из больницы. Физически она была здорова, у нее ничего не болело, все в ее организме работало нормально, и только душа была не на месте…

Инга никак не могла прийти в себя. Какие верные выражения – «выйти из себя, прийти в себя»… Ее словно щелчком вышибли из привычной жизни, а вернуться не получалось. Между ней и остальным миром как будто возникла прозрачная стена – там, за ней, была ее прежняя жизнь. Она смотрела туда и видела знакомые вещи, когда-то любимые лица, но она отделена от них, путь к ним закрыт. Самое странное, что и возвращаться-то не хотелось. Не хотелось есть, пить, смотреть телевизор, общаться. Не хотелось никого любить. Ей ничего не хотелось. И это рождало такую тоску, что иногда она думала: лучше ей было бы умереть…

Ее выписали на долечивание, рекомендовали спокойный домашний режим, назначили какие-то лекарства, которые Аля заставляла ее принимать. Она покорно принимала, только бы от нее отвязались. Она делала то, о чем ее просили, – нехотя ела, пила лекарства, а потом возвращалась в свою комнату и ложилась на диван. И лежала часами…

Ее никто не мог расшевелить – ни Аля, ни Боб, ни оптимистка Ангелиша, ни даже Баженов. Она смотрела на них всех пустыми глазами, невпопад кивала, что-то отвечала, а потом опять уходила на свой диван.

Баженов, как только Ингу выписали из больницы, тоже сбежал оттуда, клятвенно пообещав врачам выполнить все их рекомендации и подписав какие-то бумаги…

Он приходил каждый день, пытался расшевелить Ингу. Пересказал ей все, о чем поведал им с Бобом Сарычев, пытался обсудить с ней это. Она, казалось, все понимала, но была эмоционально тупа, равнодушна… Вяло и немногословно отвечала: «да», «нет», «не знаю»… Иногда молчала или что-то говорила невпопад. Он пробовал вытащить ее на улицу, но она не шла. Он решил, что она боится, ведь Торопцева так и не нашли, и перестал звать ее на прогулки. Пообщавшись с ним несколько минут, она опять уходила к себе, а он оставался с Алей. Та поила его чаем, они подолгу разговаривали, стараясь подбадривать друг друга… Ни он, ни она не могли понять, что происходит с Ингой…

Общаясь с Баженовым, Инга смотрела на него из-за своей прозрачной стены и равнодушно думала, что скоро он бросит ее и уйдет. И это не пугало ее, она даже хотела, чтобы это случилось поскорее. Пусть уйдет, пусть все они уйдут и оставят ее в покое…

Это началось с ней, когда Аля рассказала наконец о том, как на самом деле погиб ее отец. Сначала ей было просто больно, а потом возникло чувство непоправимой вины…

Да, она была виновата в смерти отца… Она одна знала правду. Достаточно было сказать ее, и папа остался бы жив. И все тогда сложилось бы по-другому – он бы прожил долгую жизнь, и ее жизнь была бы другой, и жизнь Али, все было бы другим – более счастливым и справедливым! И убийца матери сел бы в тюрьму!

Но она не смогла… Она позволила себе забыть правду, скрыть ее в себе, как в сейфе с кодовым замком и забытым кодом, – на целых двадцать лет…

Будь проклято то слабое, ничтожное существо, которое позволило себе забыть то, что забывать было нельзя! Даже маленькая отважная Нюша погибла, защищая ее, а сама она не смогла защитить никого… Она была виновата перед всеми, и никто не мог снять с нее тяжесть этой вины…

Она доставала фотографии отца и смотрела ему в глаза. Он любил ее, он ее прощал… Но сама она простить себя не могла…