Лытдыбр. Дневники, диалоги, проза

Видел я его в те времена редко, зато много о нём слышал: как о “компьютерном гении”, как об одном из легендарных молодых людей, которые “устроили нам интернет”. О перспективах своих собственных взаимоотношений с неведомым и непонятным интернетом в те времена я думал примерно с такой же степенью заинтересованности, как о возможности участия в межпланетном перелёте. Но всё же такое слово, как “Рунет”, не могло не завораживать и не наполнять гордостью от осознания того, что вот этого гения я знаю с детства.

Как был он в детстве несомненным гением, так им и остался, лишь с видимой непринуждённостью меняя объекты приложения своей очевидной и как бы лёгкой, моцартианской гениальности.

Очень разные люди, даже шапочно знавшие Антона, замечали поразительную скорость его мыслительного процесса. Это иногда даже слегка обижало: что-то ещё говоришь, а глаза Антона уже кажутся безучастными. Потом я осознал: он давно уже всё понял и лишь ждёт окончания моей реплики, чтобы дать точный и определённый ответ.

•••

Мы встречались нечасто, но всегда взаимно радушно. Во всяком случае, мне так казалось. И я никогда не забывал того Антошу, какого увидел впервые. Так уж получилось, что тот маленький черноглазый вундеркинд навсегда остался статичным фоном для всех прочих – один другого ярче и неожиданней – Антонов Носиков.

При каждой встрече как пароль и отзыв неизбежно возникал один и тот же короткий диалог. Как человек, наделённый дырявейшей памятью на числа, номера телефонов, названия лекарств и даты событий, я всякий раз спрашивал: “Антон, со скольки лет я тебя знаю? С одиннадцати?” – “С восьми”, – с кроткой терпеливостью и учтивым полупоклоном отвечал Антон.

Между тем, его имя продолжало произноситься в контексте не вполне понятных слов, безусловно означавших что-нибудь волшебное, что-нибудь из будущей ослепительной жизни: “интернет-издания”, “социальные сети”…

Довольно скоро, впрочем, все эти непонятные слова стали понятными, обросли рутинной плотью. Вот и я стал вполне обыденно читать эти самые интернет-издания, а чуть позже и публиковаться в них, что и делаю до сих пор. Да и пресловутые социальные сети для меня сегодня, как дом родной.

Но я хорошо помню героическую пору всего этого. Я помню триумфальное шествие удивительного, захватывающего явления, называемого “Живым Журналом” и ставшего на сколько-то лет самодостаточным пространством для обитания очень многих, совершенно разных людей.

Одну из главных ролей на этой безразмерной сцене играл персонаж с хорошо всем знакомым эпатажно-самоуничижительным псевдонимом. Это был Антон.

Его коммуникативная активность и трудно представимый, практически безграничный диапазон интересов создавали ощущение, что Антон сам по себе – социальная сеть. Он и правда ею был, соединяя в себе и пропуская через себя ничем не ограниченное множество идей, людей, мироощущений, сведений и событий.

О чём писал Антон? Антон писал более или менее обо всём.

В том числе и о литературе, и о литературной критике, и об особенностях психологии художественного человека, в частности поэта.

Тексты эти, при том что многие из них казались не бесспорными, а некоторые так даже чересчур провокационно категоричными, всё равно заставляли с собой считаться. Чем-то они брали. Я думаю, брали они убедительностью своей непреклонной интонации и наглядной демонстрацией железной мыслительной воли.

•••

Мне – и как читателю, и как автору – по-настоящему интересен лишь тот текст, что содержит в себе рефлексию по поводу собственного жанра.

Поэтому мне интересны тексты Антона. Поэтому я и сам постоянно думаю о том, что́ пишу в данный момент.

Вот и теперь. Что это? Предисловие к одному из разделов книги? Ну, вроде бы так. По крайней мере, так задумано. Но как-то это и не так. Какое же это предисловие? Предисловия обычно бывают не такими.

Нет, это явно не предисловие. Это скорее уж послесловие. Послесловие к Антону.

Но тоже не получается: послесловия сочиняются к чему-то такому, что закончилось, завершилось. Послесловия пишутся после финальной точки. А к Антону это явно не имеет отношения.

•••

О том, что Антона больше нет, я узнал, находясь в больнице.

А проводы состоялись в тот день, когда мне сделали небольшую сердечную операцию. Небольшую, но всё же.

Лёжа под послеоперационной капельницей, я рассматривал в телефоне на фейсбуке многочисленные фотографии с похорон и поражался многолюдству и разнообразию людей, пришедших попрощаться с Антоном.

Сначала я огорчился, что не смог проститься с человеком, которого знал не могу сосчитать сколько лет. Потом подумал, что, может быть, оно и к лучшему: как не смог я с самого начала поверить, что Антона больше никогда не будет, так не верил в это и позже. Не очень-то верю в это и теперь.

[27.02.2017. ЖЖ]