Лытдыбр. Дневники, диалоги, проза

“Ночь длинных ковшей”, о которой так сетует Григорий Ревзин, – это не ошибка в трансляции позиции городских властей жителям, и не борьба с бандосами лужковского призыва. Это демонстрация определённого отношения к тем десяткам и сотням тысяч москвичей, которые на протяжении 20 лет голосовали рублём за существование всех этих киосков и магазинчиков в шаговой доступности от дома. Понятно, что такой проблемы нет ни у какого бонзы, который за покупками отправляет шофёра, ассистента, кухарку или домработницу. Такая проблема есть только у тех “лишних” пешеходов, которых нужно убрать с московских улиц перед тем, как выпускать на них собянинский бомонд в мехах и на лабутенах.

Особенно ярко отношение к горожанам как к мусору проявилось в решении о ликвидации в Москве троллейбусного сообщения. Хотя бы из чистого приличия можно было провести по этому поводу какие-нибудь общественные слушания, разъяснительную работу с привлечением экспертов и лидеров мнений, демонстративные какие-нибудь жесты заботы в адрес тех десятков тысяч москвичей, которые всю жизнь этими троллейбусами добирались до метро, до школы, до работы, до дома… Конечно, отсутствие таких символических жестов можно списать на “плохо поставленный пиар муниципалов”. Это такой дивный ревзинский эвфемизм, позволяющий превратить оглушительное хамство вполне конкретных хуснутовых по отношению к аборигенам глубоко чужого им города в досадный и случайный промах каких-то безымянных пиарщиков. Но ведь кроме символических жестов есть ещё и практические, известные муниципалам любого города, где местная власть сменяема. Если вдруг отменился, хоть на три дня, тот или иной маршрут общественного транспорта, будь то лондонская подземка или венецианское вапоретто, информацию об этом мэрия найдёт способ довести загодя до каждого жителя и гостя города, и не только в тех районах, которые этим изменением оказались затронуты. Это история не про “пиар муниципалов”, а про базовую функциональность общественного транспорта. Нельзя добираться до работы или учёбы, до аэропорта или вокзала маршрутом, про который не известен ни его номер, ни схема движения, ни расписание. А в Москве нам сообщают, что с завтрашнего дня начинается программа ликвидации троллейбусов – и нежно при этом намекают, что, если тебя эта новость затронула, это всего лишь значит, что ты не прошёл через фильтр Казинца. Столица – не для тех, кого волнует расписание троллейбусов. Не для тех, кто давится на входах в вестибюли московского метро. Это принципиальная позиция всей собянинской администрации. И совершенно при этом неважно, больше они сегодня крадут, чем при Лужкове, столько же или вдвое меньше. Важно, что прекрасные планы “Стрелки” будут реализовывать калифы-на-час, с прочно сложившимся представлением о городе Москве как кормовой базе, а о её жителях – как о досадной помехе при реализации их грандиозных планов “благоустройства”.

“Пост-правда” по-рязански: как исправляли биографию Циолковского

[06.12.2016. ЖЖ]

Оксфордские учёные знатно пропиарили мем “пост-правда”.

В этом их решении выразилось крайнее недовольство противников Трампа и Брекзита существованием в обществе людей с иными взглядами – и тем, что этим неправильным людям доступно всеобщее избирательное право. После того, как оксфордские академические леваки объявили “пост-правду” словом 2016 года, его употребление в интернете, согласно Google Trends, подскочило за неделю в 100 с лишним раз.

Меж тем, “пост-правда” как таковая – явление, широко распространённое в мировой практике. Можно вспомнить уморительную законотворческую эпопею во Франции, где однажды пытались принять специальный закон, криминализующий отрицание полезных влияний французского колониализма в странах Северной Африки.

Особенно это поветрие модно в России, которая давно и неслучайно называется “страной с непредсказуемым прошлым”. В наших краях редактирование прошедших событий, фактов, имён и дат – многовековая традиция, одинаково хорошо прослеживаемая в действиях царской власти, большевиков, ельцинских реформаторов и нынешних реставраторов. Каждое событие отечественной истории перетолковывается по много раз, в угоду текущей политической конъюнктуре. И у некоторых чиновников такая практика редактирования исторического прошлого вошла в безусловный рефлекс.