Магическая Прага

Убежденность в том, что Злата улочка была прибежищем алхимиков, возможно, проистекает из того факта, что среди ее обитателей было много ювелиров. Историческое объяснение, однако, не менее убедительно, чем легенда, поскольку предлагает нам кафкианский образ паразитического мира на границе таинственного Замка. Не случайно Кафка некоторое время (в 1916 г.) проживал в доме № 22 на этой улочке[631]. И не случайно Замок в его романе (1922) не был похож на крепость или дворец, но представлял собой скорее “множество тесно прижавшихся друг к другу низких зданий”[632]. Ясно, что никому не перечеркнуть волшебную связь между алхимиками и этой улочкой. Вместе с Незвалом мы скажем:

На Златой улочке где ГрадчаныВремя застыло словно в анемии

Хочешь жить лет пятьсотЗабудь что было и отдайся алхимииА когда простое чудо случитсяНа песке осядет злато наших рекСкажем с Богом с Богом шарлатаны

Поприветствуйте от нас грядущий век[633].

В живописных кукольных домиках, в тесных кухоньках, за миниатюрными окошками, фантазия и поныне видит адептов и их подмастерьев, жаждущих обрести, как утверждает Ченчо в комедии Джордано Бруно “Подсвечник”, “чистопробнейшее золото на дне перегонного сосуда, перемешанное с глиной мудрости” (действие i, явление xi)[634]. Мы представляем, как они, укрывшись в этих домишках, словно в глазурованных кувшинах, падая с ног от усталости, пропахшие дымом, опаленные огнем, с закопченными лицами, готовы совершать бесчисленное количество дистилляций, неделя за неделей и месяц за месяцем повторяя одни и те же процессы с бесконечным, упорным, поистине пражским терпением. Мы словно слышим их брюзжание, как в “Лабиринте” Коменского[635] – один сетует на неблагоприятное расположение звезд, другой – на примеси в ртути грязной земли, третий – на взрыв перегонного куба из-за слишком сильного огня, четвертый – на плохую спекаемость или на слишком слабый огонь, что к тому же то и дело гаснет, пятый жалуется, что дым мешает ему следить за обжигом, шестой – на испарения азота. Вместе с Сейфертом мы скажем:

О алхимики, варите свои травы,

бормочите колдовские формулы,складывайте буквы в криптограммы,чтобы черти с вами договор блюли[636].

Злата улочка – балаган с бродячими певцами и незатейливые домики, возникшие словно по мановению волшебной палочки, – лишь фон для драматического чуда трансмутации. Большая часть демонизма города на Влтаве рождена именно в этих домишках. В драме Карасека “Король Рудольф” Артур Ди признается Румпфу: “…я люблю эту удивительную Прагу, она уникальна и чарующа, как и ее меланхоличный король. Этот угрюмый город, поверь мне, вселяет пламя безумия в мозги тех, кто тут обосновался. На Златой улочке, где Рудольф разместил кузницы своих алхимиков, вся душа города. Сколько силы, сколько магнетизма оккультных сил сгустилось здесь, где удаются предприятия, что в других местах потерпели бы неудачу”[637].

Но картина не была бы полной, если бы мы не вспомнили, что Станислав Пшебышевский, идол богемских декадентов, напрасно мечтал поселиться на Златой улочке[638]

и что в одном из этих домиков, под № 4, до Второй мировой войны, снимала комнату знаменитая французская хиромантка мадам де Феб[639]. Три потрепанные карты, три карты на плотной скатерти, множество пожелтевших фотографий на стенах и удивительный вид на Олений ров. Как и в хижинах прорицательниц еврейского квартала, большой толстый котище гулял по маленькой комнатушке, если не лежал, свернувшись, в корзинке хиромантки, подобно черному коту Бердслея.

Глава 44

В августе 1584 г. в Пражский Град прибыли два английских мага: Джон Ди и Эдуард Келли. Они приехали из Польши. Джон Ди осмеливался беседовать с духами, вызывая их с помощью магического шара из дымчатого кварца – дара архангела Уриила[640]. Ассистировал Джону Ди в его встречах с небесными посланниками некромант Эдуард Келли. Биографии двух алхимиков полны загадок, таинственных вмешательств и чудес. Но если о Джоне Ди (Яне Девусе), астрологе, родившемся в Лондоне в 1527 г. и ценимом королевой Елизаветой, некоторые хроники отзываются как об образованнейшем человеке, то по поводу Келли все источники единодушно сообщают, что он был Jahrmarktsdoktor (нем.

“ярмарочный доктор”), жадным до заработков шарлатаном, с душой, лишенной драгоценного бальзама честности, авантюристом-балаболом, достойным, по словам Сватека, “скорее войти в чешский “Питаваль”[641], чем быть причисленным к пантеону ученых-рудольфианцев”[642].