Та душевная боль, которая доходила до моего сознания, когда начинали отпускать принимаемые мной препараты, была невыносимой, она разрывала меня на куски.
Я видела, как приехала Кира, как сновали туда-сюда по квартире родители, подготавливая все необходимое, чтобы проводить бабушку в последний путь. Помнила, как несколько раз приезжала скорая и врачи делали мне какие-то уколы, после которых я на некоторое время забывалась нездоровым сном. Подруга взяла отпуск за свой счет, чтобы постоянно находиться рядом со мной. Мы не обсуждали случившееся: когда кто-то начинал говорить о бабушке в прошедшем времени, у меня начинался очередной приступ. Я могла часами лежать у Киры на коленях, уставившись в потолок. Она гладила меня по голове, не говоря ни слова, и это было дороже самых задушевных бесед.
Я уже не пыталась бороться с паническими атаками и просто плыла по течению. Наблюдала за тем, что со мной стало, и не верила в благоприятное продолжение. В такие моменты мне казалось, что лучше было бы умереть, чтобы не испытывать страданий. Это был удар, после которого у меня не осталось сил подняться. Я сутками не вставала с кровати и не хотела никого видеть. Все чаще думала о том, что не смогу пережить этот ужас. Иногда я искренне жалела, что умерла бабушка, а не я. Хотя то, что со мной происходило, с трудом можно было назвать жизнью. Теперь я понимала, что
Когда жизнь лишается смысла, складывается впечатление, что ты падаешь в бездонную пропасть и не можешь это остановить. Ты как будто наблюдаешь за собой со стороны. Не делаешь попыток затормозить и почувствовать под ногами землю. Не зовешь на помощь и не ищешь способа спастись. Наступает момент, когда становится все равно, что будет дальше, да и будет ли что-то вообще.
Мой мир превратился в ад, которому, казалось, не будет конца. Я не видела просвета, не хотела просыпаться по утрам и выходить на улицу. Иногда мне казалось, что меня уже нет – осталась только оболочка, позволяющая телу существовать. А внутри все выгорело, как от пожара. И не подлежало восстановлению.