Майор Вихрь

В комнату вошел Берг, внимательно поглядел на Аню, и — странное дело — ей захотелось, чтобы он посмотрел на нее не так холодно и пренебрежительно, но ободряюще: «Мол, ничего, ничего; ты уйдешь и передашь своим, что это все фальшивка, а потом я встречусь с твоими друзьями и стану помогать им, а за одну—две ночи ничего не случится, не думай».

— Готово? — спросил Берг. — Они там ждут.

Аня сразу же представила Бородина, который, верно, пришел к радистам, потому что волнуется: сколько дней Вихрь молчит, что стряслось? Аня представила себе, как он обрадуется, услыхав ее в эфире, как он поглядит на капитана Высоковского, как тот цыкнет сквозь зубы — когда капитан восторгался чем-то, он обязательно цыкал сквозь зубы и опускал уголки рта вниз, словно обиженный ребенок. Она представила себе, как Бородин, поставив ногу на табуретку, упрется локтем в колено, закурит и будет внимательно слушать, что ему читают радисты.

— Ну, ну, — сказал Берг, — мы теряем время.

Он хотел еще сказать ей, что он слушал ее центр каждый день, и каждый день те, за линией фронта, прибавляли к тому времени, пока они торчали в эфире, то полминуты, а то и целую минуту — так они ее ждали.

«Сейчас она расчувствуется, — подумал Берг. — Хорошо, что я вовремя спохватился. Нет людей более сентиментальных, чем разведчики, заброшенные в тыл к противнику, особенно после провала».

Берг чуть кивнул Ане головой, выбрав тот миг, когда Швальб отошел за пепельницей. Он кивнул Ане головой и на мгновение прикрыл глаза.

Аня начала отстукивать текст.

И чем дальше — с отчаянной яростью — она отстукивала эти цифры, тем большая в ней поднималась волна удушающей гадливости к себе самой.

Она передала весь текст и задержалась при подписи «Аня» — на случай провала было оговорено «Маня». Швальб положил ей руку на плечо и в равной мере неожиданно и для Берга и для девушки сказал по-русски:

— Не вздумайте шутить, Анечка.

В маленькой каминной стол был сервирован на два лица. Берг сидел спиной к пылающему камину — ночи были холодны тем особым августовским холодом, который сопутствует жарким дням в отрогах гор. По лицу Швальба метались белые блики — то острые, то длинные. Они уже много выпили. Берг после водки бледнел, под глазами у него залегали сиреневые пятна, а Швальб, наоборот, раскраснелся, движения его сделались несуразно быстрыми, и свою берлинскую речь он перемежал русскими фразами.

— Я, как никогда раньше, верю в нашу победу, — говорил он, — как никогда раньше! Япония, Южная Америка — Хуан Перон в Аргентине сильный парень, он поведет за собой всю Южную Америку, помяните мое слово, — Испания, Португалия, вся Европа стиснута нашими союзниками, которые еще не вошли в борьбу, но которые вот-вот войдут в нее. Вы думаете, почему до сих пор не поднялась Ирландия? Не потому, что там ничего не готово! Нет! Рано! Еще рано! Я понимаю фюрера: пусть они все зарвутся, пусть они понюхают успех. Они не могут пока еще даже представить себе, что у них в тылу. Это не монолит, как у нас, а весенний лед, разъеденный водой. Фюрер приурочит массированный удар, когда в подземельях рейха будет закончена работа над новым сверхсекретным оружием. Этот массированный удар опрокинет Запад, поставит его на колени, а тогда нам ясно, что делать дальше. Нам ясно, что делать дальше, — уверенно повторил Швальб.

— Я радуюсь, глядя на вас, — сказал Берг, — меня восторгает ваш великолепный оптимизм. Если бы мне сейчас не ехать к шефу, я бы выпил еще водки.

— Поезжайте завтра. Все равно вы приедете со щитом.

— Во-первых, не я, а мы приедем со щитом. Я никогда не отделяю себя от тех коллег, вместе с которыми провожу операции, а во-вторых...

Швальб захохотал:

— Значит, вы не отделяете себя и от вашего друга Канариса?!

— Вы, по-видимому, перебрали, — сказал Берг и поднялся из-за стола, почувствовав, что сама судьба помогает ему немедленно уехать. — Вам лучше проспаться, Швальб.

— Я пошутил, полковник...

— Так шутят болваны.

— Что, что?!

Берг поднялся из-за стола и сказал:

— Честь имею.

Швальб что-то кричал ему вслед, но Берг не обернулся: он зашел к радистам, взял папку с радиограммой, спустился во двор, сел в автомобиль и уехал.

Все дальнейшее подтвердило его оценку характера и темперамента Швальба: тот действительно вызвал дежурного унтера, после того, как дососал бутылку, и сказал:

— Я вернусь часа через два. Я — к девочкам.

Аня постучала в дверь. Когда унтер отпер дверь, она сказала:

— Я должна поговорить с оберстом Бергом.

— Ду-ду, — унтер посигналил голосом, изображая автомобильный гудок. — Нет. Уехаль.

Аня походила по комнате, а потом снова постучала в дверь и сказала:

— Туалет. В туалет хочу. Ферштейст? Помыться...

Унтер кивнул головой и повел Аню в зеленую дощатую будку. Она закрылась там, а он, как ему было приказано Швальбом, остался стеречь ее.