Майор Вихрь

С этим документом в кармане фон Штирлиц шел по вечернему Кракову на встречу с сыном. Он был в липком поту. Он так никогда не волновался, никогда, с той минуты, когда он уходил с белыми пароходами из Владивостока.

Вечер был багряным, во всем были тишина и спокойствие. Встречные патрули — он был в форме — вытягивались перед ним по стойке «смирно» и мимо проходили гусиным, длинным шагом.

Увидев Колю, он весь сжался и чуть не побежал ему навстречу, но сдержал себя, заложил руки за спину и, повернувшись, медленно пошел к массивному «майбаху», который он взял у шефа краковского гестапо, чтобы посмотреть окрестности города без шофера, совсем одному.

Сеанс

Когда Аня села возле радиста, Берг вышел из комнаты, взглядом поманив за собой Швальба.

— Слушайте, — сказал он, — я волнуюсь, ей-богу. У вас нет водки?

— Сейчас я пошлю.

— Да, да, пошлите, — попросил Берг, — выпить надо в обоих случаях: если она передаст то, что мы для нее зашифровали, и даже в том случае, если она устроит истерику.

Швальб спустился в дежурку и сказал унтер-офицеру, который сидел возле телефонов:

— Отправьте кого-нибудь в офицерский клуб, пусть принесут водки и чего-нибудь занятного к ужину.

— Слушаюсь.

— И обязательно чего-нибудь солененького.

— Обязательно.

— И пусть достанут пива.

— Я постараюсь.

— Да, если русская попросится в туалет, отведите ее сами на улицу, в зеленый умывальник.

— Ясно.

— Будьте с ней вежливы.

— Конечно.

— Чем вы ее кормили сейчас?

— Солдатским ужином.

— Хорошо.

Берг стоял наверху и тихо ликовал: Швальб себя угробил. Если побег русской удастся, тогда при опросе всех здешних солдат-радистов, унтер-офицеров и офицеров этот дежурный даст показания о том, что Швальб, именно Швальб, и никто другой, кроме Швальба, дал указание принести водки. И что именно Швальб велел отвести русскую в солдатский умывальник на улице возле забора.

«Гвозди из досок я вытащу в тот момент, когда она будет заканчивать сеанс. Хотя, нет... Видимо, нельзя. Рано. А может быть, как раз? Потому что, если она сразу попросится в умывальник и там все будет забито, она может решить, что я с ней играл. Именно сейчас я должен сделать это. Уже темнеет, никто не заметит, что гвозди вытащены. Ночью трудно отличить на дереве черную дырочку от заржавевшей шляпки гвоздя. Да, пожалуй, сейчас. А когда я поведу ее после сеанса к ней в закуток, я предупрежу, чтобы она уходила ночью, уже после ужина, но, главное, после того, как я уеду. А может быть, вообще сегодня рано? Может быть, дня через три? Опасно. Что, если он передумает или посоветуется с шефом и решит закрыть ей свободное передвижение по двору и заставит внести ей парашу в комнату — на общих основаниях? Они ж могут обнаглеть после первого сеанса: они решат, что она уже целиком в их руках. Да. Сейчас. Только сейчас», — решил Берг, и, когда Швальб вернулся, он сказал:

— Через пять минут начало. Идите за ней.

Он дождался, пока Швальб скрылся в темноте, и быстро вышел из парадного. Было темно. Берг легко и быстро пошел в маленький зеленый умывальник, спрятав в кармане клещи...

Аня вся оцепенела, услышав далекие позывные Бородина. Перед ней на столе лежала радиограмма, которую она сейчас, на глазах у трех немцев, должна передать Бородину. Она должна передать длинные колонки лжи: про передвижение несуществующих дивизий, про строительство мифических аэродромов, про смену танковых полков, расположенных в прифронтовой полосе, про то, что сюда направляется танковая дивизия СС, про то, что они ждут еще людей из центра для развертывания работы.

Не нужно быть большим военачальником — достаточно быть простым разведчиком, чтобы оценить всю важность этих сообщений. Наверняка сегодня же ночью это дезинформационное сообщение, составленное фашистами, уйдет в Ставку Верховного Главнокомандования: если в прифронтовой полосе советскими разведчиками собраны такие важные данные, то, видимо, именно здесь, именно на этом фронте, Гитлер замышляет что-то важное. Если полным ходом в лесах строятся по ночам аэродромы, если сюда подтягиваются новые части танковых дивизий СС, если на передовые позиции двигаются свежие части из резерва ставки Гитлера, то непременно именно на этом участке тысячекилометрового фронта следует ждать возможного контрнаступления. Значит, если эта шифровка будет подтверждена — а черт их, немцев, знает, какие они еще хитрости могут придумать, чтобы подтвердить эту свою «дезу», — тогда, возможно, наши части будут переброшены с другого участка фронта именно сюда, и на ослабленном участке фашисты подготовят свой настоящий удар.

Аня думала обо всем этом, искренне полагая, что сразу после этой ее шифровки Бородин доложит начальнику штаба фронта, тот разбудит бритоголового, громадного командующего; маршал, в свою очередь, немедленно позвонит в Ставку, и назавтра уже сюда против несуществующих танковых дивизий СС и новых аэродромов будут переброшены наши подкрепления и, таким образом, оголен тот участок громадного фронта, который фашисты выбрали для удара.