Майор Вихрь

«Моя Лотта всегда запирается в ванной на полчаса, — думал он, расхаживая по песчаной дорожке. — Они мне велели обходиться с этой девкой заботливо. Интересно, какую мне посылку отправить отсюда Лотте? Здесь хорошие, толстые, вязаные чулки. Горцы вообще умеют делать теплые вещи, без них в горах пропадешь. У всех горцев худые ноги, как палки. А у горянок, наоборот, сильные, стройные ноги. Почему здесь такие холодные ночи? Роса падает, как поздней осенью. Хотя в Веймаре тоже холодно по ночам в августе... Интересно, а о чем я думаю в промежутках, когда ни о чем не думаю? Нет, сейчас тоже думаю про то, что бывает, когда ни о чем не думаю. Давно я не ходил за грибами. Гешке на прошлой неделе собрал два ведра грибов. Их можно засушить и отправить домой. Грибной супик зимой — что может быть прекраснее! Черт, а ведь надо поужинать. Сейчас я отведу ее в комнату, а сам поужинаю. Надо будет взять то, что осталось в каминной. Там у них наверняка остались вкусные вещи. Им принесли жареную баранину, кровяную колбасу с чесноком и сыр. Почему эти горцы кладут в колбасу столько чесноку?»

— Пани! — крикнул унтер. — Поскорее, пани!

И пошел по дорожке в обратную сторону.

Шеф гестапо сказал:

— Мой дорогой Берг, не обращайте на него внимания. Эта история не стоит выеденного яйца. Я, со своей стороны, заставлю его принести вам публичное извинение. Все это ерунда в сравнении с той победой, которую мы с вами одержали в единоборстве с русской радисткой. Я немедля отправляю донесение в Берлин.

— Надеюсь, вы понимаете, почему я так щепетилен к этой пьяной шутке? — сказал Берг.

— Почему пьяной?

— Он был пьян, сильно пьян.

— Погодите, погодите, он был пьян?

— Да. Мы с ним ужинали, и он так много пил, что немудрено вообще было наговорить бог знает что.

— Хорошо. Он будет наказан, не омрачайте нашу общую радость глупостью пьяницы, который не умеет себя вести.

В это время зазвонил телефон. Шеф гестапо сказал:

— Простите, полковник.

Снял трубку. По тому, как он слушал то, что ему говорили, Берг понял: русская ушла. Он не ошибся. Шеф гестапо закричал:

— Где Швальб? Что? Немедленно найти его! Объявите тревогу! Поднимите войска! Прочешите все окрест! Перепились, паршивые болваны! Тупицы!

И пока шеф гестапо орал по телефону, Берг думал: «Конечно, самое страшное, если ее схватят сегодня или завтра, пока она не нашла своих. Они — а она непременно попадет в гестапо — выпотрошат ее. И тогда? Хотя что? Ничего. Они сами санкционировали мою к ней вербовку. Только одно: она может показать, что гвозди были выдернуты. Почему это должен был делать именно я? У кого шевельнется такая мысль? Нельзя начинать дело, заранее решив, что оно проиграно. Больше юмора. И так и эдак — все плохо. А пока хорошо. Сейчас уеду к себе и по-настоящему выпью, а потом лягу спать и буду спать до девяти часов».

Шеф гестапо положил трубку и сказал:

— Вы все поняли?

— Пропал Швальб?

— Плевал я на него! Ушла ваша девка!

Берг вскочил со стула.

— Это невозможно, — сказал он. — Это какая-то путаница.

— Ах, перестаньте вы болтать про путаницу! Ушла! Из умывальника! Ясно вам?!

— Нет, — твердо сказал Берг. — Я в это не верю. Швальб сам проверял этот умывальник перед тем, как велел водить ее туда. Пусть они срочно проверят: девка могла пойти на зверское самоубийство.

— Что?

— Да, да! Пусть посмотрят!

— Полковник! Полковник, вы что, смеетесь?! Там доски, оказывается, были без гвоздей! Она ушла в горы!

Шеф гестапо включил селектор и сказал:

— Быстренько отправьте на радиоцентр группу проводников с собаками. С хорошими собаками. Как только найдут девку — немедленно ко мне. Вся эта история делается занятной, а?

— Более чем занятной, — сказал Берг. — Я думал ехать отдыхать, но теперь мне ясно, что я буду с вами до окончательного исхода поисков.

— Спасибо, — сказал шеф гестапо, — это очень любезно с вашей стороны. Сейчас я попрошу, чтобы нам принесли крепкого кофе.

...Продираясь сквозь кустарник, Аня думала: «Не пойду я в горы. Я здесь ничего не знаю. С собаками возьмут, ручьи пересохли. Надо выходить на дорогу. Была не была!»

Бегала она хорошо, поэтому еще до того, как охранники в радиоцентре врубили прожектора и подняли пальбу — немцы до патронов не жадные, а эффекты любят, — Аня уже была возле шоссе. Она решила бежать через кустарники, вдоль шоссе к Рыбне и, если получится, остановить машину, причем желательно военную; те проходят сквозь патрули без остановки.

И первая же проходившая с синими подслеповатыми фарами рычащая немецкая грузовая машина тормознула, когда Аня подняла руку. Дверца распахнулась, и девушка забралась в теплую кабину, где пахло табаком и затхлым хлебом.

— А, паненка, — сказал шофер, — вохин геест ду?

— Дорт, — сказала Аня, махнув перед собой рукой, — нах Краков.

Шофер обрадовался, решив, что она понимает немецкий, и быстро заговорил, поглядывая искоса на Аню.

— Их не ферштее, — сказала Аня, — нур вених.