Майор Вихрь

Не будь фон Штирлица в Кракове, не взаимодействуй он в своей работе — как доверенное лицо шефа разведки СС Шелленберга — с высшим руководителем гестапо на Востоке, ему бы, конечно, не удалось познакомиться с этим документом, потому что план этот составлялся Гиммлером единолично и через аппарат СС и гестапо не проходил.

Отец и сын

Исаев остался еще на три дня в Кракове. Он каждое утро и каждый вечер вызывал к себе в номер парикмахера Андрюшу Гришанчикова, который обслуживал офицерский корпус. Этому предшествовала определенная комбинация: он зашел в ту офицерскую парикмахерскую, где работал Коля; офицеры поднялись, он знаком позволил им сидеть, сам опустился в кресло возле окна и углубился в чтение газеты.

— Прошу, — сказал Коля, — прошу вас, господин оберштурмбанфюрер.

Исаев сел в кресло и закрыл глаза. Он ощущал на своем лице руки сына, и на сердце у него было тревожно, сладостно и больно.

— Где вы так хорошо выучились своему ремеслу?

— В Минске, господин оберштурмбанфюрер.

— Судя по выговору, вы берлинец?

Коля долго молчал, понимая, что к их разговору прислушиваются офицеры, уступившие эсэсовцу свою очередь.

— Я русский.

Исаев открыл глаза и внимательно поглядел на сына. Хмыкнул и сказал:

— Занятно. Мне приходилось допрашивать русских, но стричься у них ни разу.

— Я лояльный русский.

— Похвально.

— Мне приятно, что вы оказываете мне доверие.

— Массаж, пожалуйста.

Исаев снова закрыл глаза, потому что руки сына, руки его сына гладили лицо, трогали веки, осторожно прикасались к носу, приглаживали морщинистые виски, скользили по гладкому, выпуклому, сильному лбу.

— Немного одеколона?

— Нет. Спасибо, — ответил Исаев, по-прежнему не открывая глаз. — Если бы не мои коллеги, ожидающие своей очереди к великолепному мастеру, я бы попросил сделать массаж еще раз.

— О, пожалуйста, — сказал танкист-офицер.

— Господин оберштурмбанфюрер, прошу вас, — сказал офицер люфтваффе.

— Спасибо, друзья, — ответил Исаев. — Я не смею злоупотреблять вашим терпением. А вы... Как вас?

— Гришанчиков. Андрей Гришанчиков...

— Так вот, Андрэ, прошу вас приходить ко мне в двадцать седьмой номер Французского отеля каждый день — к семи на утренний массаж и к девяти на массаж лица вечерний.

Он снова обернулся к офицерам.

— Во время нудной служебной командировки обязательно следует совмещать приятное с полезным.

Те угодливо посмеялись, а может быть, им это действительно показалось смешным: истеризм чинопочитания порой становится второй душой, и тогда все сказанное высшим офицером СС просто, с улыбкой кажется поразительно смешным.

Когда на следующий день Коля пришел к отцу, тот запер дверь и сразу же включил приемник, настроенный на громкую музыку. Поставил будильник — через десять минут массаж должен быть окончен. Сначала они говорили тихо, очень быстро, перебивая друг друга; они толком не отвечали друг другу; потом Исаев замолчал, взял руки сына в свои, начал гладить их, как тогда, в двадцать втором он гладил прекрасные Сашенькины руки.

Берг на встречу пришел один: Коля, Степан, группа Седого и Вихрь установили это со всей точностью. Степан передал Бергу задание. Он попросил его дать эти сведения завтра. Он попросил его об этом, потому что Исаев торопился в Берлин, а без его перепроверки тех данных, которые должен был передать полковник, дальнейшая его разработка оказалась бы невозможной и слишком рискованной.

Берг принес те данные, которые просил Богданов. Во время вечернего массажа Коля передал их фон Штирлицу. Данные были абсолютно точными. Это было должностным преступлением полковника Берга, за это он был бы немедленно расстрелян, узнай об этом гестапо.

Фон Штирлиц рассуждал таким образом, что если бы Берг вел двойную игру, стремясь внедриться в ряды русских разведчиков, связанных с польским подпольем, то и в этом случае он не мог бы передать им — даже в порядке «первоначального взноса» — такие исчерпывающе правдивые сведения о штабе группы армий «А».

В разговоре с шефом гестапо фон Штирлиц между прочим, очень легко, без всякого нажима спросил о контактах с фронтовой военной разведкой группы армий «А».

— Э, — махнул рукой шеф гестапо, — они держатся только старыми связями со ставкой. Я бессилен в этом сражении бюрократических группировок. Если бы Кейтель не был почетным членом партии, право, мне было бы легче. А так меня держат за фалды. Личные связи, личные связи — как они вредят нашему делу...

— Я не могу быть вам ни в чем полезным конкретно? — спросил фон Штирлиц.

— Благодарю вас, нет. Нас губит либерализм. Фюрер излишне мягок по отношению к тем, кто посмел поднять руку на его жизнь.

— А что нам делать? Армия есть армия. Из-за сотни подлецов нельзя терять веру в массу офицеров и генералов, преданных идеалам фюрера. Подозрительность — это в конечном счете та ржавчина, которая разъедает государство внутри.