Макорин жених

– Кабы полкуба, – не верит Васька. – Эдак с дюжину лесин чикнули бы – и, глядишь,

норма.

– Силен, с дюжинку... А не хошь два десятка?

Егор ловким ударом топора счищает несколько сучьев подряд. Топор у него, будто

играючи, скользит, позванивая, с той и другой стороны ствола, сучки срезаются легко и

ровно. Васька старательно отрубает вершину, пыхтя, оттаскивает её в сторону.

Облюбовав новую сосну, Егор с минуту смотрит на неё, обходя кругом. Кивает Ваське.

Тот срывается с места, пляшет около ствола, отаптывая снег. Егор неторопливо берет пилу,

пробует большим пальцем зубья, прищурясь, проверяет их развод. Всё в порядке. Оба

лесоруба сгибаются перед комлем дерева в три погибели, делают запил. Направляемая

твердой Егоровой рукой, пила ходит ровно и свободно с характерным мягким шуршанием.

Поглядеть со стороны – не работают, а играют. Но какова эта игра, подтверждает парок, что

вьется с сгорбленных спин. Кончив запил, Васька сощипывает с редких волосков своей

бороденки ледяные сосульки, морщится. Егор легонько покрикивает на него: мол, некогда

канителиться. Васька бежит за колом, упирается в ствол подпиленного дерева, помогая ему

правильно упасть.

Когда Егор приехал в Сузём, десятник Иван Иванович, отводя ему делянку, объяснил

строго:

– Три плотных кубометра – норма. Понятно? Не дашь нормы – не выходи из лесу. Так?

Делянку я тебе отвожу баскую, не сосняк, а ровная конопля. Ясно?

– Вроде ясно, – хмыкнул Егор. – Нам норма ни при чём, хоть плотная, хоть рыхлая, все

одно...

– Как так ни при чем! – возмутился десятник. – Ты, браток, шутки не шути. В лес

приехал, не куда-нибудь, понимать должен. И никакой рыхлой нормы не бывает. Бывает

складочный и плотный кубометр, по техминимуму. Да ведь ты техминимума-то и не нюхал.

– Ты уж тут считай, как знаешь, на то тебя и начальством поставили, – добродушно

согласился Егор. – А моё дело лес рубить. Вот напарника бы найти...

– Возьми-ко вон Ваську Белого, – предложил десятник. – Никто беднягу в напарники не

принимает.

В ту пору, когда Егор Бережной с Васькой Белым взялись за ручки пилы, в Сузёме

появились первые тракторы и сам этот лесной поселок получил горделивое имя тракторной

базы. Егор немало чертыхался, усмиряя Рыжка, напуганного трескотней невиданных машин.

И он же от души восхищался, глядя, какой возище тащила играючи эта окаянная машина.

– Фу ты, орясина проклятущая! Штабель какой прет. Нам бы с тобой, Рыжко, за год не

перевезти.

С появлением тракторов потребовалось усилить валку леса и подвозку бревен из

лесосеки на верхние катища. В делянках стало людно – понаехали крестьяне из всех

окрестных: деревень. И не только мужики, привычные к топору и пиле, а и женщины, ловкие

искусницы за прялками да кроснами, лесорубы же никудышные, с коими горе одно, а не

работа. Были тут слезы, ругань, укоры, обиды – от этого штабеля на катищах не прибывали.

Бережной посмеивался, глядя на всю эту возню – ему до неё нет дела. Он в свою делянку

приходит первым, а уходит из делянки последним. Весь день сгибается у соснового комля до

того, что Васька Белый под конец застонет.

– И, чего ты убиваешься так, Егор! Кубышку медяками набивать будешь?

Бережной, с удовольствием распрямляя спину, шлепает Ваську рукавицей.

– Не ной. Робить так робить, носом шишки околачивать нечего. Давай-ко закусим...

Он усаживается на ворох прутьев, будто на пружинистый матрац, достает краюху хлеба,

берестяную, плетенную в виде лаптя солонку, густо посыпает хлеб солью. Ест молча,

медленно и, пожалуй, даже торжественно. Поснедав, собирает крохи с тряпицы в ладонь и

отправляет в рот.

– Никому мы с тобой, Васька, не нужны, – говорит Бережной, как бы продолжая вслух

свои раздумья. – А ежели и нужны, так чтоб от нас выгоду иметь. Чуешь? Так уж мы лучше

будем свою выгоду блюсти...

Он встает, затягивает кушак, берется за пилу.

– Что зароблю, то мое. И никому я своего не отдам...

Идет к дереву.

– Хрястаю, да знаю: в свой карман. Вот как. Примемся-ко, Василий...

Глава пятнадцатая

ПСАЛОМЩИК ЧИНИТ СЕННЫЕ ВИЛЫ

1

Вечером, крадучись по задворкам, к Платониде пришла Анфиса. От ветру ли, от скорой

ли ходьбы ее белое крупитчатое лицо в алых пятнах, грудь ходит ходунам. Нервно

перекрестясь, подошла к Платониде под благословение. Та в душе удивилась: такого еще не

случалось, чтобы председателева женка благочестие выказывала. Но виду не подала,

смекнув, что такое не напрасно и Платонидиному козырю в масть.

– Проходи-ко, девонька, со Христом-спасителем, – пропела Платонида, осенив гостью

щепоткой. – Садись-ко да хвастай.

Анфиса обвела горницу взглядом, чтобы удостовериться, нет ли кого лишнего, и

зашептала прерывисто, торопясь:

– К тебе я, Платонидушка, прости ты меня ради господа. Грешница я, из-за своего-то не