Макрохристианский мир в эпоху глобализации

Воевали против испанских войск многочисленные отряды во главе с разнообразными каудильо (предводителями), преимущественно из числа креольской верхушки. Но главные победы были достигнуты крупными боеспособными армиями, которые удалось создать на севере южноамериканского континента Симону Боливару, а на юге — Хосе де Сан–Мартину. Однако разногласия между двумя лидерами, интересы и амбиции местной креольской олигархии, отсутствие в колониальные времена тесных связей между отдельными регионами (Испания их внешние связи замыкала на себе) не позволили в освободившейся Испанской Америке создать единое независимое государство. Возникло 15 отдельных государств613, между которыми то и дело разгорались пограничные войны. А внутри многих из них местные олигархические кланы и каудильо вели упорную борьбу за федерализацию, сопровождавшуюся гражданскими войнами.

Итак, с 1820‑х гг. Латинская Америка, как вскоре стали называть этот говорящий на романских языках регион, начала свое самостоятельное существование. Но, как и следовало ожидать, освобождение от испанского колониального владычества не обернулось революционным изменением самого характера власти. Вакуум, образовавшийся после устранения прежней государственной власти патримониального типа, быстро был заполнен такой же по характеру властью креольских кабильдо или «американизированных» управленческих структур бывшей метрополии.

Еще в 1811 г. А. Нариньо в издававшейся им газете «Багатела» с горечью писал: «Мы ничуть не продвинулись вперед, мы сменили хозяев, но не условия. Те же законы, то же правительство с некоторой видимостью свободы, но, в сущности, с теми же пороками; те же преграды и произвол в судейской администрации; те же оковы в торговле, те же трудности с ресурсами, те же титулы, чины, привилегии и донкихотство у власть предержащих. Одним словом, мы завоевали нашу свободу для того, чтобы вернуться к старому»614

. А современный мексиканский мыслитель О. Пас замечает: «...Наша революция должна рассматриваться не как начало современной эры, а как момент распада испанской империи на части. Первая глава нашей истории — это история расчленения, а не рождения. Наше начало — отрицание, слом, дезинтеграция»615.

Для придания новой власти «современного», «цивилизованного» вида вводились конституции, законодательство, те или иные государственные институты, которые копировались («имитировались», по Л. Сеа616) с демократических систем США и, отчасти, Англии. Были «позаимствованы» посты президентов, двухпалатные парламенты, территориально–административное деление и даже названия государств, например, Мексиканские Соединенные Штаты.

Но в США эти институты действительно были наполнены демократизмом. Он проистекал из политической активности массы индивидов–протестантов, которые, стремясь к максимальному успеху в своей деятельности, воспринимали государственную власть как инструмент по обеспечению условий для этого успеха. А в Латинской Америке, где отношения между патримониальной властью и массой населения традиционно строились на началах патернализма, народ безропотно подчинился новой, «демократической», власти, по привычке уповая на ее «добрую волю». Да и католицизм освящал эту старую–новую иерархическую общественную структуру, в которой каждый человек и социальная группа якобы служат цели высшего, универсального порядка.

Обладание этой неподконтрольной обществу и сохранявшей патримониальный характер властью сулило неограниченный доступ к ресурсам, а потому стало предметом острой схватки разных олигархических групп. Чтобы представить свои претензии в «респектабельном» виде, они активно использовали заимствованные на Западе идеологии.

Старая креольская аристократия из числа крупнейших латифундистов и шахтовладельцев выступала поклонницей консерватизма и свою борьбу за власть, укрепление централизованного государства и даже введение монархии обосновывала необходимостью заботы о «простом народе» и сохранении христианской морали. Группы предпринимателей и коммерсантов, быстро богатевших на торговле с Англией, объявляли себя либералами, защитниками фритредерства, политической свободы и федерализма. Группы военных, сохранявших влияние со времен войны за независимость, обещали объединить общество и «навести порядок», чтобы защитить его свободу. Народ же, отмечают мексиканские авторы, составлял «массу, которая подо всем этим клокотала и готова была подчиниться любому хозяину с любой идеологией, лишь бы только выжить в этом мире, где ее безжалостно душили олигархии, принуждавшие участвовать в их борьбе»617.

Но в таком случае в Латинской Америке и не могло быть привычной для Запада борьбы идеологий, борьбы за власть социальных групп и их партий. Хотя партии имелись, важнейшим средством формирования политической власти и частичного воздействия на нее снизу являлся каудильизм — традиция объединения групп людей вокруг сильного и влиятельного лидера в надежде обретения его покровительства и продвижения вслед за ним по общественной иерархической лестнице.