Макрохристианский мир в эпоху глобализации

Консолидация праславянской общности протекала в течение III–II тыс. до н. э. на обширных пространствах между Днепровским Левобережьем и Вислой южнее полосы Полесских болот в преимущественно лесостепной зоне на север от Карпат и степей Северного Причерноморья. Сутью этого длительного процесса была постепенная индоевропеизация более древних местных земледельческо–скотоводческих групп. К концу II тыс. до н. э. завершается выделение из аморфной балто–славянекой общности племен собственно праславянской группы в пределах очерченных территорий с ее ведущими центрами в лесостепном Днепровско–Днестровском междуречье.

Сочетание разнообразных внутренних и внешних факторов, среди которых в первую очередь следует назвать переход к железному веку, давление кочевников, стимулировавшее консолидацию на межплеменном уровне, и установление контактов с греками–колонистами, обосновавшимися в Днепровско–Бугском лимане, определило выход лесостепного, преимущественно среднеднепровского славянства на рубежи раннегосударственных отношений в течение второй четверти I тыс. до н. э. Однако данный процесс осложнялся фактом включения лесостепного праславянского ареала в социо–культурную систему Скифского мира, где доминирующая в политическом отношении роль принадлежала ираноязычным кочевникам.

В сложившейся ситуации констатируем известное противоречие (в чем-то вообще характерное для всей последующей истории славянства Восточной Европы) между тенденциями развития экономической и политической сфер. На уровне хозяйственной деятельности индивидуализация производства здесь зашла уже достаточно далеко, как и во всей среднеевропейской полосе того времени от Атлантики до Предкавказья. В социально–экономическом отношении праславянство органически входило в семью древнеевропейских обществ средней полосы Европы, непосредственно примыкающей к античному Среднеземноморью, и в этом плане было ближе к фракийцам, иллирийцам, кельтам или синдам, меотам, колхам, чем, скажем, прабалтам или прагерманцам того времени (которые не имели прямых контактов с древними греками).

Однако политические органы власти и управления неизменно усиливали свой гнет, что усугублялось фактом доминирования скифов–кочевников над земледельческими праславянскими социумами, знать которых ориентировалась на жизненные и культурные стандарты аристократии номадов. Лесостепное праславянство весьма рано, уже с VII в. до н. э., оказалось в мощном силовом поле преимущественно кочевнических ираноязычных народов, непосредственно связанных как с ближайшими к ним номадами более восточных регионов Евразийских степей (вплоть до «красных ди» Монголии и Северного Китая), так и с могущественными ближневосточно–закавказскими и среднеазиатскими державами того времени.

Сказанное в некотором отношении определило уже в эпоху раннежелезного века дилемму «европейской» и «евразийской» идентичности славянства Восточной Европы, не разрешенную до наших дней. По своей внутренней природе праславянское общество было, так сказать, «европейским», в такой же степени как и современные ему кельтское, фракийское или прагерманское. Как и последние, оно воспринимало стимулирующие его развитие античные импульсы, особенно ощутимые в первые века н. э., когда границы Римской империи пролегли Карпатами и вышли к низовьям Днестра и Днепра.

Однако нахождение праславян и древних славян на рубеже с Великой Степью, в случае создания там могущественных кочевых империй (от Великой Скифии до Золотой Орды), способствовало их (как и прочих оседлоземледельческих евразийских этносов степного порубежья от Паннонии до Маньчжурии) подчинению правящим домам воинственных номадов. Последние же в общественно–политическом отношении были ориентированы на нормы деспотических великих держав древнего и средневекового Востока, что прямо или косвенно, в большей (Московское царство) или меньшей степени передавалось и восточноевропейскому славянству, противореча его изначальным хозяйственно–социокультурным интенциям.

В то же время симбиоз с оседавшими на порубежье со степью номадами, со времен раннего Средневековья преимущественно тюркского происхождения, способствовал становлению украинского и российского казачества с его специфическими, военно–демократическими, в прямом значении этого словосочетания, социокультурными и организационно–политическими качествами (Запорожье, Дон и пр.).