Максимы и мысли узника Святой Елены

Я не из тех слабоумных государей, которые позволяют все делать другим и не делают ничего сами, иначе я мог бы выговорить себе что-то вроде королевства, например за Луарой [129].

CCCLIII

Я не думаю, что Франция когда-либо знала лучший порядок, нежели тот, каковой был при мне.

CCCIV

Государь, совершенный во всех отношениях, должен был бы поступать, как Цезарь, нравами походить на Юлиана, а добродетелями — на Марка Аврелия [130].

CCCLV

Надобно править людьми, пользуясь упряжью, которая надета на них сейчас, а не той, что была в прежние времена.

CCCLVI

Спрашивать, до каких пор религия необходима политической власти, все равно что спрашивать, до каких пор можно делать прокол больному водянкой: все зависит от благоразумия врача.

CCCLVII

Высокопарный Тацит говорит, что опасно оставлять жизнь тем, у кого отняли все; я убедился в справедливости этого!

CCCLVIII

После московской катастрофы меня уже сочли было политическим трупом, но все еще оставались я сам и мое имя, и вот уже через три месяца я вновь явился во главе двухсот тысяч моих солдат.

CCCLIX

Мое восемнадцатое брюмера было значительным по своим последствиям: ведь именно с этого момента началось восстановление общественного порядка во Франции [131].

CCCLX

Когда полными пригоршнями разбрасывают почести, многие недостойные люди тоже набрасываются на оные, а имеющие несомненные заслуги отступают в сторону. Кто же будет искать эполеты на поле сражения, когда их можно заполучить ив чьей-нибудь прихожей?

CCCLXI

Революционеры и эмигранты в равной степени были ненасытными по части богатств и отличий. Они соперничали в низости друг с другом. Я же хотел возвеличить новых людей, но поелику не имел в том успеха, то брал их сколько возможно в рядах моих солдат.

CCCLXII

Во время моих итальянских кампаний Директория только и делала, что тявкала; она пробовала мне указывать, в ответ я посылал ей мадонн из чистого серебра, она умолкала, и моя армия продолжала идти вперед [132].

CCCLXIII

Со времен Карла Великого [133]

пехота всегда была плоха. В моей же армии не было французского солдата, который не считал бы себя способным противостоять врагу и победить.

CCCLXIV

Закон должен быть ясным, точным и единообразным, толковать его — значит допускать искажения.

CCCLXV

Больше всего лиц держит в своей памяти тот, у кого больше воображения.

CCCLXVI

Ежели бы флибустьеры способны были вести политику, достойную их храбрости, они основали бы великую империю в Америке еще в шестнадцатом столетии.

CCCLXVII

Странно, но в этот век Просвещения монархи видят надвигающуюся грозу лишь тогда, когда она уже разразилась.

CCCLXVIII

Слово либеральный, которое в нынешние времена столь чарует уши идеологов, это слово — моего изобретения. Так что если уж я узурпатор, то они — плагиаторы.

CCCLXIX

Государя начинают презирать, когда он слаб и нерешителен; это гораздо хуже, нежели когда им управляет министр неспособный и лишенный уважения.

CCCLXX

Перед тем как появился мой Гражданский кодекс, во Франции отнюдь не было настоящих законов, но существовало от пяти до шести тысяч томов различных постановлений, что приводило к тому, что судьи едва ли могли по совести разбирать дела и выносить приговоры.

CCCLXXI

Марк Аврелий жил и умер в великом почете, поелику он безмятежно и при благоприятных обстоятельствах унаследовал империю. Это счастие могло быть уготовано моему сыну.

СССLXXII

Я мог бы привести Итальянскую армию в Париж 18 фрюктидора и сыграть роль, каковую сыграл в свое время император Север, но плод тогда еще не созрел [134].

CCCLXXIII

Когда я высадился во Фрежюсе на пути из Египта, Б[аррас] и С[ийес] обсуждали тогдашнее положение вещей в стране: один хотел восстановить короля, другой же — призвать герцога Брауншвейгского; я привел обоих к единому мнению [135].

CCCLXXIV

Гоббс — безрадостный философ, а Монтескье — светлая голова [136].

CCCLXXV

Мораль республиканцев отличается большой распущенностью: они без колебаний позволяют себе все, что полезно им и их партии; равным образом то, что было бы добродетелью в республике, становится преступлением при монархии.

CCCLXXVI

Рабле подражал первому Бруту, который прикидывался умалишенным, чтобы обмануть подозрительность Тарквиниев [137].

CCCLXXVII

Ни золота, ни серебра мне не хватало так, как сахара и кофе, — поэтому добродетельные женщины так и не простили мне Континентальной блокады.

CCCLXXVIII

Подлинное богатство всякой страны состоит в числе жителей оной, их труде и предприимчивости.

CCCLXXIX

"Дух законов" — малоосновательное творение едва ли упорядоченной постройки, в которой можно найти прекрасно убранные покои, но заметить кое-где и наспех отделанные дощатые стены с позолотой [138].

CCCLXXX

Клубные политики, которые выступают против постоянных армий, — сумасброды. Стоит государю распустить свои войска, позволить разрушить свои крепости и проводить время за чтением Гроция, как он не процарствует и полугода.

CCCLXXXI