Мальчик из Уржума. Клаша Сапожкова

— Пресс не пресс, а что-то в этом роде. Понимаете, какая история… Нам нужно кое-что тиснуть. Срочно, В большом количестве экземпляров. А на гектографе далеко не уедешь. Так вот, не можете ли вы что-нибудь изобрести? Станочек какой-нибудь или наборную коробку с валиком. Шрифт у нас есть — типографские рабочие выручили.

Сергей задумался.

— Что ж, надо сообразить… Коробка — дело не такое хитрое. Но ведь это немногим лучше гектографа. Сотни две-три листовок напечатаете — и конец…

— Ну, что поделаешь, — развел руками Виктор. — В типографии Тимофеева, на Большой Проломной, можно было бы зараз и десять тысяч экземпляров напечатать, но там, пожалуй, нашего заказа не примут…

— Постойте, — сказал Сергей. — Мне кое-что пришло в голову.

— Ну, ну?

— У нас в механических мастерских сейчас чинят одну штуку, которая могла бы для этого дела пригодиться. Не хуже тимофеевской будет, но только много поменьше.

— Это было бы замечательно, — сказал Виктор, вставая.

Сергей тоже встал.

— Так вот, значит, я попробую ее достать и передать вам. Она к нам прислана из какого-то общества помощи слепым. Но сейчас, я думаю, она нужнее зрячим… Только надо сообразить, как все это устроить.

— Добре, — сказал Виктор. — Завтра я сообщу об этом своим, а вы мне скажете, как обстоит дело. Приходите вечером в городской театр. Там встретимся.

Разговор этот происходил 13 ноября. А к 15 ноября Сергей надеялся уже исполнить свое обещание.

Но 14-го случилось событие, которое неожиданно помешало этому делу.

Глава XXXVIII

ШКОЛЬНЫЙ БУНТ

14 ноября в Казанском городском театре был устроен спектакль-концерт в пользу неимущих студентов. Участвовали в концерте сами же студенты.

Еще за несколько дней до этого в городе поговаривали о том, что студенческий концерт непременно закончится демонстрацией.

К ярко освещенному подъезду театра то и дело подходила молодежь. Перед широкими ступенями не спеша, вразвалку прохаживались городовые. Сегодня их было особенно много, — видно, полицеймейстер прислал усиленный наряд.

Три товарища — Сергей Костриков, Асеев и Яковлев — подошли к театру и огляделись по сторонам. У них не было в кармане разрешения директора, а попасть в театр на этот раз было необходимо.

Товарищи уже собирались было проскользнуть в дверь, как вдруг увидели в двух-трех шагах от себя пронырливого и вездесущего надзирателя Макарова. Макаров стоял, заложив руки назад, и смотрел на них в упор. Бежать было поздно. Заметив трех учеников, надзиратель прищурился и, видимо, хотел что-то сказать. Но Асеев его опередил:

— Здравствуйте, Панфил Никитич. А нас сегодня господин инспектор за примерное поведение отпустил в театр.

И, не дав надзирателю опомниться, товарищи уверенно вошли в подъезд.

В фойе, украшенном гирляндами елок, играл военный духовой оркестр. В киосках студенты и курсистки продавали цветы, программы и конфеты. Сегодня в театре собралась почти вся учащаяся молодежь Казани. Среди студенческих тужурок только изредка мелькали черные штатские сюртуки и нарядные платья дам. Почти у всех на груди были приколоты номера для «почты амура».

Сергей, Асеев и Яковлев долго бродили по фойе среди публики. Они искали глазами Виктора. Вдруг к Сергею подбежала гимназистка с длинными косами. Через плечо у нее висела на голубой ленте сумка с надписью: «Почта амура».

— Вы номер 69? — спросила она улыбаясь. — Вам письмо.

Сергей распечатал маленький сиреневый конверт и увидел три строчки, написанные крупным, размашистым почерком:

Жажду с Вами свидания. С нетерпением жду в Державинском сквере после концерта. Третья скамейка от входа направо.

Письмо было от Виктора.

Не успел Сергей сунуть сиреневый конверт в карман, как Асеев зашептал:

— Широков, Широков! Смотри, Широков идет!

Товарищи обернулись и увидели грозу всего училища — инспектора Широкова, Алексея Саввича. Он входил в фойе, торжественный и парадный, с орденом на шее и орденом на груди. А за ним семенил, щуря глаза и вытягивая шею, надзиратель Макаров. Товарищи переглянулись и быстро шмыгнули в коридор. Но на этот раз им не удалось улизнуть от Макарова.

Он схватил Сергея за рукав и сказал сердито:

— Стыдно, господа, врать. Стыдно. Господин инспектор и не думал вам давать разрешения. Прошу сию же минуту оставить театр и отправиться домой.

Сергей и его два товарища молча поклонились и пошли в раздевалку.

Там они постояли за вешалкой минут десять, а потом снова поднялись наверх.

Концерт уже начался.

Вся публика была в зрительном зале. Только несколько человек опоздавших, столпившись кучкой, стояли у закрытой двери. Из зала доносился шумный рокот рояля и тонкий голос скрипки. Потом по всему залу прокатились дружные аплодисменты, кто-то крикнул «браво», и студент-распорядитель с пышной розеткой на груди пропустил опоздавших в зал.

В эту минуту на сцену вышел другой студент, тоже с розеткой на груди, и громко объявил: