Мальчик из Уржума. Клаша Сапожкова

— Успокойтесь, господа, успокойтесь. Завтра утром все уладится. Непременно уладится. Директор будет с вами беседовать, и все, разумеется, выяснится и уладится.

В конце концов надзирателям удалось заманить и загнать учеников в классы. Занятия кое-как дотянулись до последнего звонка.

Прямо из училища, не заходя к себе домой, целая ватага третьеклассников отправились на Рыбнорядскую к Асееву, Кострикову и Яковлеву. В маленькой, тесной комнате они расселись на кроватях, на топчане, на огромном портновском столе и начали обсуждать положение.

— Исключат! — говорили одни. — Уж если Широков решил что-нибудь, он своего добьется.

— Да нет, — возражали другие, — постановления же об этом еще не было.

— Какого постановления?

— Да педагогического совета. Ведь не могут же без совета исключить! Это все одни разговоры.

— Ну, там разговоры или не разговоры, а пусть попробуют исключить. Видели, что нынче в училище началось? А завтра еще не то будет. Вон в Томской семинарии два месяца назад хотели одного парня исключить, так там ребята все стекла выбили, провода перерезали и самого инспектора, говорят, поколотили. И мы то же самое сделаем.

Третьеклассники долго бы еще спорили и волновались, но тут вмешался Сергей:

— Вот что, ребята. Завтра мы как ни в чем не бывало придем на занятия, а там будет видно.

С тем и разошлись.

А на другое утро, чуть только пробило семь часов, Костриков, Асеев и Яковлев вышли из ворот своего дома и зашагали в училище на Арское поле.

В гардеробной, которая в промышленном называлась «шинельной», уже было тесно и шумно. Ни один из надзирателей не заметил самовольно явившихся учеников. Но как только они вышли из шинельной в коридор, Макаров сразу же подскочил к ним:

— Прошу вас покинуть училище впредь до особого распоряжения инспектора. Вам это русским языком было сказано.

Товарищи переглянулись и пошли назад, в шинельную.

Но не успели они еще одеться, как их окружили ученики из третьего класса, второго и даже первого.

— Прошу сию же минуту, немедля, разойтись по классам. Занятия начинаются! — закричал, заглядывая в шинельную, Макаров, но его никто не хотел слушать.

Классы пустовали. Да, видно, и сами учителя в это утро об уроках не думали.

Они заперлись в учительской, и ни один из них не появлялся в коридоре, хотя звонок прозвенел уже давно.

Еще с полчаса просидели Костриков, Асеев и Яковлев в конце коридора на широком подоконнике, окруженные целой толпой товарищей. Макаров издали смотрел на это сборище, но не решался подойти.

Но вот снова прозвонил длинный, пронзительный звонок, и учителя гуськом вышли из учительской, направляясь в классы на занятия. Толпа возле подоконника поредела.

— Как? Вы еще здесь, господа? — удивился Макаров, снова набравшись храбрости.

«Господа» нехотя двинулись к выходу, и надзиратель Макаров сам проводил их до парадной двери.

Лишь только захлопнулась за ними тяжелая дубовая дверь, как в училище началась суматоха. Ученики старших классов бросились в шинельную, чтобы остановить Сергея Кострикова и его товарищей. Но шинельная уже была пуста.

— Выгнали! — закричал кто-то из ребят и, подбежав к тяжелой, длинной вешалке, на которой висела добрая сотня шинелей, начал валить ее на пол. Однако вешалка была основательная и не поддавалась.

На нее, словно на баррикаду, взгромоздились ученики.

На помощь парню бросилось еще несколько ребят. Вешалка покачнулась и, взмахнув всеми рукавами и полами, грохнулась на пол.

— Прекращайте, ребята, занятия! — кричали они на весь коридор. — Пускай вернут в училище Кострикова, Асеева и Яковлева.

— Директора! Инспектора!

Тут надзиратели совсем растерялись. Стоило им заглянуть в дверь, как в них летели чьи-то калоши и фуражки, а иной раз и шинели. Ученики высыпали на лестницу и кричали:

— Директора! Инспектора требуем! Инспектора!

— Директора нет в городе. Инспектора тоже нет. Он уехал, — врал ученикам побледневший до синевы, вконец перепуганный надзиратель Тумалович.

Но никто ему не верил. Все высыпали на улицу и пошли мимо здания училища. У одного из окон толпа остановилась.

Здесь жил инспектор Широков.

— Давайте споем ему вечную память! — крикнул кто-то из толпы.

— Начинай, споем! — подхватили голоса.

— Вечная память… вечная память… вечная память инспектору Широкову, Алексею Саввичу, — запел дружный хор, а один из парней влез на тумбу и начал дирижировать, размахивая длинными руками.

У окна, спрятавшись за тюлевую занавеску, стоял злой и растерянный Широков.

После «вечной памяти» школьники двинулись по Грузинской улице. Они шли и пели студенческую революционную песню:

Был нам дорог храм юной науки,Но свобода дороже была.Против рабства мы подняли руки,Против ига насилья и зла.

Навстречу им уже выезжал наряд полиции. Их задержали и вернули назад. Они не успели даже дойти до угла улицы.