Мальчик как мальчик

Двое, по-прежнему глядя лишь друг на друга, взяли бокалы за ножки. В бокалах густо переливалось янтарное вино. Алмаз на пальце Воланда отбрасывал отблески.

Иван Бездомный наблюдал за происходящим и не мог ничего понять. Он тоже не трогался с места. Порывался сделать что-то, и даже поднимал руку, словно желая что-то сказать, но всякий раз останавливался. Маргарита метнулась к нему и внезапно прильнула к его груди, оказавшись на голову ниже, – и стало окончательно ясно, что на сцене происходит страшное, небывалое и непоправимое.

– Прощай, Мастер, – сказал Воланд.

– Прощай.

С этими словами оба подняли бокалы и, вначале пригубив, медленно выпили до дна.

Софиты стали медленно гаснуть, и фигуры растворились в темноте.

* * *

А после – фонари летели мимо, и дорожные указатели всплывали, указывая стрелками, куда не нужно поворачивать. Молчаливый водитель даже не глядел в их сторону. Петрович знал ночную Москву, как свои пять пальцев.

Ты устроился рядом с ним. И по детской своей привычке вглядывался в сияние улиц. Понятное дело, в Питере не было таких высоток, и встречные «бентли» не так часто слепили фарами.

Светка нервничала. Мы сидели рядом на заднем сиденье. От самого театра не разговаривали ни о чем. Сцена с наказанием Мастера вымотала нас всех. И даже меня, который просто смотрел.

– Утверждаем сценарий? – спросила потом Светка (вполголоса).

Я пожал плечами.

– Было забавно видеть, как вы обнимались, – сказал я. – Тоже спонтанная находка?

– Ничего. Пусть привыкает.

Светка прищурилась на фонари:

– Если ты думаешь, что меня тянет к мальчикам… Успокойся. Пока еще не тянет.

Несколько минут мы молчали.

– Хочется выпить, – сказал я затем. – Заедем куда-нибудь?

– Тихо. Митька услышит. Ему спать пора.

Нет, ты не слышал. Ты о чем-то размышлял там, на своем переднем сиденье. Провожал глазами светящиеся вывески.

Наконец обернулся. И спросил, застенчиво улыбаясь:

– Может, посидим где-нибудь?

– Никаких посиделок! – очень правдиво рассердилась Светка. – Завтра репетиция. Насмотрелся, как мужики пьют? Они же, Серега, потом фалернское-то добили в гримерке… Юрка с Савелием…

– С пьянством, допустим, надо бороться, – заявил я. – На спектакле компот нальем.

Мы притормозили возле твоего подъезда. Полковничье окно светилось (ты так и не разоблачил Виталия Иваныча, уважал его и побаивался). Выскочив, ты помахал рукой.

– Иванычу привет, – сказала Светка.

– Я постою, подышу воздухом, – сообщил ты нечестным голосом. – Укачивает в вашем «порше».

Посмеявшись, мы уехали.

Остановились у испанского ресторана в Останкино и отпустили водителя. Нас здесь знали и как будто даже готовились.

Мы уселись за мраморной колонной. Спросили гаспаччо, жареного ягненка и красного каталонского вина. По правде, хотелось чего-то другого, да поскорее. Несколько минут я боролся с собой и победил. Мягко улыбаясь, официант принес из бара стакан, в котором болтались ледышки.

Светка хотела что-то сказать, но сдержалась.

Я ковырял вилкой остывшую ягнятину. Светка рассказывала мне театральные новости. Я посвятил ее в кое-какие финансовые схемы, которые сам же и придумал. По всем раскладам выходило, что мы еще долго сможем жить более или менее красиво.

Когда в кармане заиграл звонок, я скривился от досады. Прожевал ягненка, вытер руку салфеткой и только тогда ответил.

– Серега, – услышал я хрипловатый взволнованный голос. – Серега! Ну, слава богу, ты не спишь. Быстро к нам сюда. Бегом!

Из Виталия Иваныча получился бы хороший комбат, подумал я. А потом до меня дошло.

Что-то было написано у меня на лице, потому что Светлана побледнела и оглянулась, заранее ища глазами официанта.

– Да вызвал я скорую, не дурак, – гремел ее дядя в трубке. – Только когда она еще приедет. Быстро дуй сюда. Он только тебя и зовет. Сережа, говорит, Сережа… и телефон просит. У него же отобрали. И еще по башке стукнули… а потом такое началось…

– Дай ему трубку, – велел я.

– Я ж с городского звоню, – уже потише, виновато отвечал Виталий Иваныч. – Провод до комнаты не дотянется. Чего тут говорить. Давай езжай скорее.

Выругавшись, я поднялся на ноги. «Всё плохо», – сказал я Светке.

* * *

Всё и вправду было погано до чрезвычайности. В дверях я встретил фельдшера из скорой. Он с недовольным видом собирал сумку.

– Вы его отец, что ли? – нелюбезно спросил он. Пригляделся и понял свою ошибку, но даже и не постарался исправить. На всё им насрано, этим мальчикам по вызову, подумал я.

А вслух даже говорить ничего не стал.

– Я к чему спрашиваю: с ним и раньше такое случалось? – сказал фельдшер. – Ну, эпилептический приступ?

– Не знаю.

– Не знаете, – протянул он.

– Я и не обязан был знать. К сожалению.

Фельдшер задумчиво кивнул. Что уж он там понял, мне было неинтересно.

– На хроника он не похож, – сказал он. – В общем, острая стадия миновала. Я ему дифенин колол. Между прочим, препарат подотчетный. Понимаете?

– Понимаем, понимаем, – подтвердил Валерий Иваныч. – Доктор все правильно сделал. И приехал быстро. Я, конечно, тоже зря время не терял. Я ему зубы разжимал, чтобы…