Мальчик как мальчик

– Пойдем, поэт, – сказал человек в мантии с алым подбоем. – А этот вредитель пусть остается. Он больше не испортит ни одной истории.

Говоря так, он увлек друга на авансцену, навстречу публике. За их спинами Воланд продолжал бормотать:

– Раз, два… Меркурий во втором доме… луна ушла…

Но луна его не послушала и не ушла, а засветилась над сценой ярче прежнего. В этом лунном луче Всадник и Философ неспешно проследовали к первой кулисе и там остановились. Они о чем-то говорили между собой и не обращали никакого внимания на зрителей в первых рядах.

Зрители между тем волновались. Они сообразили: что-то идет не так. Они переглядывались и перешептывались. Они могли слышать, как высокий человек в плаще обращается к другому, помладше:

– Теперь никуда ты от меня не денешься. Мы поставим новую пьесу, лучше прежней. Нет, в ней ты не умрешь, поэт. Ты будешь жив и здоров. Мы уедем в Кесарию Понтийскую, или на остров Капри, а может, в какое-нибудь веселое предместье Вечного Города, на виллу среди виноградников. Там ты будешь сочинять свои стихи, а я – критиковать их; мы будем пить вкусное вино и ходить в гости… пусть мы и не войдем в историю, но – как знать! – может, это и станет настоящим… – на этих словах голос говорившего почему-то пресекся. А потом он и сам раздумал продолжать. Замолчал и открыл рот, чтобы отдышаться.

– Настоящим чем? – переспросил его спутник.

– Настоящим театром.

Поэт улыбался. Очевидно, ему стало лучше.

– Заманчиво, – сказал он. – А тёлочки там будут?

Вряд ли эта реплика шла от сценария – скорее, от души. Но в публике раздались возмущенные возгласы. Бывший всадник тоже плюнул, ударил ребром ладони о ладонь, бросил на поэта негодующий взгляд – но этот взгляд наткнулся на такое веселое непонимание, что тотчас же лопнул и разлетелся на множество легких осколков, как стекло перегоревшего софита. И тогда сердитый человек перестал гневаться на своего спутника, протянул руку и дружески поправил рваную холстину на его плече.

– Все-таки ты наглец, – сказал он.

– Я такой, – согласился поэт весело. – Так что же? Едем?

– Погнали!

По рядам прокатилось волнение. Кто-то громко свистнул, но двое не обратили на это ни малейшего внимания. Бывший всадник сбросил на пол белую мантию с кровавым подбоем – и остался в джинсах и водолазке. Тогда и поэт снял свои лохмотья. Теперь зрители могли прочитать надпись на его футболке:

FAST SUXX

Далее он стянул с головы терновый венец, на миг показав длинный шрам, тянувшийся поперек всего лба и тут же скрывшийся под отросшей челкой (девушки в первом ряду ахнули). Сразу вслед за этим развенчанный поэт размахнулся и запустил свой колючий гаджет далеко в публику, на манер летающей тарелки-фрисби. Да еще воскликнул:

– На кого бог пошлет?

Запахло скандалом. Кто-то в заднем ряду засвистел, кто-то откликнулся, и сразу в нескольких местах зрители вскочили и принялись проталкиваться к выходу. Хлопнула дверь, и в наступившей на миг враждебной тишине стоявший доселе недвижно Воланд повернулся к публике, и красные лучи прожекторов осветили его фигуру, и стало видно, что суровый Князь Тьмы держит в руках – чью-то отрезанную голову. Не успела публика ужаснуться, как голова эта вдруг разинула резиновый рот и прокричала в публику:

– Все вон!!!

Тотчас же невидимый диджей включил похоронный марш на 130 ударов в минуту. Воланд подбросил голову в воздух и по-футбольному наподдал по ней ногой; желтая луна под потолком вспыхнула ксеноновым светом и перегорела.

Что тут началось в зале – невозможно описать. Зрители спешили на выход, плюясь и бранясь в полный голос («Дешевый фарс», – слышалось чаще всего). Гнусили трубы, дребезжало железо, и лучи прожекторов шарили по рядам, словно выметая отставших.

Разжалованный Князь Тьмы между тем убрался в кулисы. Там откинул капюшон и окончательно стал Рогозинским. Хлопнул Митьку по плечу.

– Надо же, освистали! – сказал он, посмеиваясь. – И то сказать, долго терпели! Ну что, выйдем, раскланяемся?

Из озорства мы так и сделали. Вышли все втроем (Митьку пришлось вести под руки). Отвесили церемонный поклон, не обращая внимания на свист. Однако в зале слышались и аплодисменты. Кто-то из задних рядов даже крикнул: «Браво!»

– С почином, мужики, – шепнул Савелий нам. – Как настроение?

– Не знаю, – ответил Митька. – Голова кружится.

– Это от успехов, – заявил Савелий. – Вмажем – пройдет.

Мы вернулись за кулисы. Там нас окружили репортеры из околокультурной прессы. Они имели такой заговорщицкий вид, будто кто-то сдох прямо на сцене у них на глазах, и теперь им не терпелось узнать самые пикантные подробности об этом происшествии.

Среди вопросов были такие:

– Что за послание вы хотели донести до зрителя?

– Как вы думаете, Иисус вел бы канал в «телеграме»?

– Отрезанная голова – намек на исламский фактор?

Какой-то юноша-хипстер, снисходительно улыбаясь, ткнул мне в лицо дорогим диктофоном:

– Сергей, как вы относитесь к своему сегодняшнему провалу?

– Мы его заранее отрепетировали, – сказал я вежливо и отвернулся. Но этот бездельник не успокоился: